– Подожди, – остановил меня Юра. – С девяти лет воспитывалась в детдоме. И, что интересно, до того, как девочка попала в интернат, на ее имя нигде никаких документов нет. Первую информацию я нашел в архиве интерната. Родители сиротки – Сергей Николаевич и Мария Андреевна. Изначально жили они в поселке городского типа Александровка. Почти все жители там работали в совхозе, что-то выращивали, овощи-фрукты. Есть сообщение о том, что ребенок в связи с кончиной родителей был оформлен в интернат. Все мои попытки выяснить хоть что-либо о первых годах жизни Елены Сергеевны закончились неудачей. Есть минимум. Отец и мать приехали в Москву, когда малышке исполнилось полгода. Они из села на краю России подались в столицу на заработки. Населенных пунктов с названием Александровка в России тьма. Там, где до отправки в Москву жила семья, их было аж три. И все эти Александровки давным-давно «умерли», их не существует сейчас. Архив, где хранились все данные о жителях местности, в которой появилась на свет Елена, давно сгорел. В Москве семья поселилась в бараке, убогое строение тоже полыхнуло, погибли все, кроме Елены, которая в тот день поссорилась с отцом и убежала из дома. Мужчина пил, жена его тоже не вела трезвый образ жизни. И вот еще штрих: школа, которую посещала маленькая Пискунова, развалилась. В прямом смысле слова – ветхое здание рухнуло, хорошо, что это случилось ночью. Детей разбросали по другим учебным заведениям, но Лену тогда уже отдали в детдом. И с этого момента легко находятся все ее документы. Понимаешь, о чем я подумал?
– Да, – ответила я. – Ребенок появился на свет в другой семье. Пискуновой малышка стала, когда училась в школе.
– Тоже так полагаю, – согласился Юра. – Вероятно, смена имени не имеет отношения к нашей истории, но попробуй очень осторожно затронуть эту тему в разговоре.
Глава тридцать первая
Утром к нам в офис приехала Светлана Морозова. Девушка находилась в приподнятом настроении, бойко спросила:
– Есть для меня новости?
– Да, – спокойно ответила я.
– Надеюсь, хорошие, – улыбнулась модель.
– Разные, – ушел от прямого ответа Чернов, который появился в кабинете секундой ранее.
– Знаете, нет плохой или хорошей информации, – вставила свое замечание Несси. – Все зависит от вашего восприятия сведений. Скажет вам начальник: «Решил вам повысить зарплату. С сегодняшнего дня станете получать в месяц на одну тысячу больше». Как отреагируете? Только честно.
У Чернова зазвонил мобильный.
– Чего тебе? – пробурчал в трубку Юра. – Ага, спасибо. Сейчас.
Потом он встал.
– Прошу прощения, отойду на несколько минут. На ресепшене компьютер забарахлил.
Я кивнула, Чернов убежал.
Морозова пожала плечами, отвечая на вопрос Агнессы.
– Сначала уточню, не шутка ли это. Тысяча рубликов? Одна? Если узнаю, что это было сказано ради веселья, то посмеюсь и спрошу, на какую сумму на самом деле подняли выплату.
– В самом деле на тысячу, – сказала Агнесса.
Юра вернулся и сел за свой стол.
– Ну тогда это издевательство, – вскинула голова девушка. – Просто скажу спасибо и начну искать другое место, где у руководства нет желания подобным образом хохмить.
– Уйдете, даже если получаете пару миллионов? – продолжала Несси.
– Два лимона плюс косарь, – развеселилась Морозова, – забавно. Ну, в таком случае останусь. За такие деньги начальник имеет право по-идиотски себя вести… У вас есть для меня что-то интересное? Время-то идет, а работы нет. По какой причине меня лишили заказов?
– В ходе расследования выяснилась интересная информация о вашей матери, – тихо сказала я.
– Мать меня не волнует, – отрезала Светлана. – Уже рассказывала, как она относилась ко мне. Что бы вы ни выяснили о ней, мне это неинтересно. Она меня не пойми зачем родила, я ее бесила всегда.
– Это верно, – согласился Чернов. – Думаю, к вам относились как к домработнице. Могу объяснить почему. Вас произвела на свет Ира, но воспитали Вера и Илья Морозовы.
– Чего? – скорчила рожу Светлана. – Какая Вера?
– Сейчас объясним, – вклинилась Агнесса. – Евлампия Андреевна, вам слово.
Я посмотрела на Светлану.
– Ваша история не совсем обычная.
Надо отдать должное нашей клиентке, она ни разу не перебила меня, а когда я наконец замолчала, не начала задавать вопросы, не заплакала, не закричала: «Неправда!». Девушка просто сказала: