Ошибка биолога

Наконец, выбрались на простор. Здесь человек, видно, уже давно победил чудовище-лес. Земля была распахана на большое пространство. Рожь начала уже колоситься. Несколько рабочих возились на дальнем поле. Краснел бабий платок. Откуда-то долетал безыскусственный мотив песни. Серым комом выбежала на дорогу собака. Стало веселей.

А там опять въехали в лес, но уже не такой густой. Дорога шла по берегу озера, то и дело выглядывавшего сквозь деревья зеркальной гладью.

— Тут-то, за поворотом, и усадьба барская! — соблаговолил, наконец, кучер открыть молчаливые уста.

Дом, большой, хоть и новый, но построенный в старобарском стиле, стоял на самом берегу озера.

II

За обильным, сытным обедом Полянский совсем развеселился. Накрасин был, правда, скучный, толстый человек с маленькими, глупыми глазами. Зато блеском молодой красоты освещали все вокруг его жена и свояченица.

Женщины весело, остроумно болтали, чуть-чуть кокетничали, и Полянский даже забыл, что он горный инженер, приглашенный к богатейшему помещику для исследования каких-то минеральных богатств.

Накрасин оставил его в покое и, видимо, отложил деловой разговор до следующего дня. После обеда осовел, стал моргать глазами, зевнул два раза со вкусом и, грузно поднявшись, извинился, что пойдет отдохнуть на полчаса.

— А вы тоже не хотите ли уснуть? — спросила Лидия Петровна, жена Накрасина.

Полянский, весь увлеченный новым женским знакомством, даже чуть-чуть обиделся.

— Я еще не обзавелся собственностью.

— Причем тут собственность?

— А как же! Мой дом, мое имение, моя жена, — все это располагает к покою, — задорно отчитал Полянский.

— Да он злой, Аня! — обратилась к сестре Лидия Петровна.

— Нет! Я с ним совершенно согласна. Кто это сказал: «брак — могила любви»? Вот, твой муж женихом бегал за тобой, искал случая увидеться, простаивал часами, ожидая, когда ты пройдешь мимо. Твоя улыбка, твоя ласка, твой поцелуй были для него величайшим счастьем. А теперь… Ну, верю, он любит тебя… Да разве это та любовь-страсть, которая сжигает человека, доводит его до красоты и ужасов безумия?

— Почему вы о любви, Анна Петровна, говорите, как о чем-то ужасном, безумном? — завладел разговором Полянский. — Красота — да! Но причем тут ужас? Это — высшее наслаждение, блаженство.

— Вы думаете? А я думаю иначе: любовь и смерть — две родные сестры. Испытать все — и умереть.

Лицо Анны Петровны как-то внезапно потемнело, и в темно-серых глазах Полянскому почудились зеленоватые огоньки. Она постояла минуты две молча, повернулась и ушла. Полянский проводил ее изумленным взглядом.

— У моей сестры есть странности в характере, — старалась замять неловкий разговор Лидия Петровна, — не обращайте внимания! Мы к этому уже привыкли. Аня очень жизнерадостна и ровна. Но вот иногда что-то с ней делается. Однако, темнеет: пора зажигать лампы.

Полянский подошел к большому итальянскому окну. Оно выходило прямо на озеро. От воды поднимался белый туман. Лес едва чернел сквозь густую пелену испарений. Туман поднимался все выше, вползал на крутой берег, окутывал ватой кусты, тихо подбирался к дому и бледными руками тянулся в окна и, казалось, чьи-то бледные, призрачные пальцы беззвучно трогают стекла, просятся сюда, в светлую, та кую приветливую, веселую комнату.

— Вам не страшно здесь, в глуши? — спросил Полянский Накрасина, пришедшего с помятым после сна лицом.

— Ну, батенька, я ведь не ребенок и детским сказкам не верю.

— Каким сказкам?

— Ах, да ведь вы ничего не знаете! Прелюбопытная история! Если хотите, загадочная, таинственная. Но я думаю, что, будь у нас порядочные следователи и врачи, все бы оказалось делом самым простым. Вот, я вам сейчас расскажу…

— Охота тебе угощать гостя этими ужасами! Особенно на ночь, — пыталась остановить мужа Лидия Петровна.

Накрасин рассмеялся.