Ошибка биолога

С силами он собрался, умылся, оделся, поговорил даже с прислугой, но в затылке все время чувствовался словно забитый кол.

С этим ощущением проходил он целый день и спать лег. Обычный порядок был нарушен. Не зашел в знакомый ресторанчик, не поехал в цирк, куда имел даровой билет. Все из боязни встретить приятелей. Сейчас поднимут на смех:

— A-а, наш поэт! Поздравляем, поздравляем.

Наутро оказалось, что по той же причине идти на службу совершенно невозможно.

Особенно смущало посвящение.

С Клеровой он познакомился всего недели две и сразу влюбился. Женщин он почти не знал и они на него внимания не обращали. А здесь молодая, красивая актриса занялась им, кокетничала с ним, делала глазки и, только убедившись, что от этого глупо робеющего до косноязычия человека ничего не добьешься, бросила его и зафлиртовала с другим.

Возвращаясь с этого вечера, Чернобыльский по обыкновению мучил себя долго обвинениями в том, что не сумел отвечать прекрасной женщине, показать ей себя интересным мужчиной, показать свой ум, умение излагать мысли красиво, а вместо того мямлил, краснел, никак не мог справиться с кашей во рту, так что Клерова раза два переспросила: «Что вы говорите?»

И отвечал невпопад, все такими глупыми, пошлыми словами.

Дома, конечно, он опять стал на высоту положения и вел себя с обольстительной Клеровой совсем иначе.

Отвечал сначала горделиво-равнодушным тоном: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Бросал фразу за фразой, красиво, кругло, с глубоким смыслом, с едва заметным подъемом голоса. И в глазах Клеровой, в этих чудных фиалковых глазах, разгоралось любопытство. Заметно начала волноваться, высокая грудь чаще и сильнее поднимала кружевную кофточку.

А он, Чернобыльский, словно и не замечал, и продолжал говорить небрежно, запугивая воображение женщины резкостью и прямотой суждений…

В течение этих двух недель Чернобыльский почти не выходил из дома, разумеется, кроме службы.

Успехи его у Клеровой были огромны и сближение шло гигантскими шагами.

Уже смотрела она на него робко, покорными глазами. «Ты рада быть его рабой».

Но Чернобыльский оттягивал решительное объяснение, испытывая сладость предчувствия, что она первая ему скажет.

И миг настал. Опустив веки с лучами длинных ресниц, вспыхивая румянцем, сказала она ему: «Я вас люблю».

И он коснулся, наконец, этих желанных губ и ощутил под рукою шелестящий шелк, сулящий другие прикосновения в будущем.

Ждать недолго. Клерова назначила ему свидание…

Но в угаре этих фантастических образов, вызванных раскаленным воображением, бывали и минуты просветления.

Чернобыльский сознавал ясно, как он в действительности жалок, ничтожен и мал, как невероятна выдуманная им история любви. И в тоске трезвой действительности написал он лирическое обращение «К ней». Написал и посвящение. Вышло безыскусственно, трогательно. Все равно: никогда ведь никому он не покажет этого листка…

А если бы она прочла? Послать ей?

Чернобыльский не знал адреса и не решился бы спросить у общих знакомых.

А что, если попробовать напечатать, чтобы она прочла?

Но разве это выносят на улицу? Никогда, ни за что!

Но кто-то сделал это за него. На смех, назло ему! Какой-то подлец, негодяй, только бы дознаться, кто.

Решив не идти на службу, поскакал в редакцию. Увидит самого редактора и он ему наговорит!

А впрочем, как доказать? Подписано полностью, «И. П. Чернобыльский». Здесь нет плагиата. Не к чему придраться. Какая тонкая бестия «он», его враг.

Иван Петрович придумал новый план и сам громко рассмеялся, сидя на извозчике.

У подъезда он расспросил швейцара, где контора и пошел прямо туда.

— Мне поручили узнать… Вот, вчера у вас напечатано стихотворение господина… господина Чернокопытова… Мне поручили, собственно, узнать о гонораре…

Конторщик справился по книге.

— Не Чернокопытова, а Чернобыльского.

— Ах да, извините!

— Так что же вам угодно? Господин Чернобыльский может явиться завтра в гонорарный день и получить.

— А нельзя ли узнать, сколько? Он, вероятно, пошлет меня с доверенностью. Сам он не совсем здоров. По-приятельски, знаете. Услуга за услугу. Он меня выручил и я готов. Ну и так далее…

Конторщик посмотрел на него подозрительно, но ответил:

— По 40 коп. за строку, 32 строки, 12 р. 80 к. Завтра, не ранее двух.

Чернобыльский пошел к дверям совершенно ошеломленным. Только одна мысль винтила мозг: «Однако, как меня ценят! 40 коп. за строку, — не шутка!..»

А назавтра он сидел с двух часов в темноватом углу конторы и на вопрошающие взгляды конторщика только опускал глаза.

Около трех стали собираться сотрудники газеты, сгрудились толпой около кассы и прилавка, за которым расписывались в книге.

Ивану Петровичу не было видно вновь прибывающих за жирной спиной судебного репортера.

Вдруг он весь напружинился. Раздался резкий голос:

— Чернобыльский! За стихи «К ней».

Конторщик забасил:

— Вчера здесь заходил один, говорил, что вы ему дадите доверенность — да вон он, в углу сидит.

— Мало ли найдется приятелей! Гонорар за тебя получат, да еще пропьют. Впрочем, я могу показать паспорт.

— Помилуйте, мы и так верим. Сейчас видно…