Ошибка Белой Королевы или Кто обидел попаданку? (СИ)

К заторможенности новой вдовы, к её сухим, почерневшим глазам окружающие отнеслись с пониманием: ясно же, человек на успокоительных, потому в истерике не бьётся, держит горе в себе. Хоть и зря. Потом, когда всё закончится, накроет отходняк — не позавидуешь. Лучше бы сразу отплакалась.

Из-за масочного режима и прикрытия большинства кафе официальных поминок не собирали. Да и народу собралось немного: распорядитель из ритуального агентства, две Дашиных подруги, двое Костиковых друзей-водил… Быстро, стараясь не загружать Дашу, раскидали меж собой обязанности; кто-то занялся основными печальными делами, бумагами и оформлением места для могилки, кто-то посидел с Ксюшей, пока её мать не в себе. Проводили Костика из церкви на кладбище, посидели символически с осиротевшей семьёй, да и разошлись. «На сорок дней… — тупо повторяла Даша по подсказке бабы Любы, провожая. — На сороковины… тогда соберёмся. Не обессудьте».

И замерло всё в доме. Даже часы не тикали.

Опустившись в кресло, она невидяще уставилась в простенок между книжными полками. Через минуту осознала, что вместо телевизионного экрана, которому тут вроде бы место, изучает нечто тканевое, в складку, даже узнаваемое. Замедленно приподнялась — и стянула с экрана скатерть. Вот же ж… Хоть покойника домой не привозили — из морга отправили сразу в храм, на отпевание — тем не менее чья-то заботливая рука прикрыла, чем нашла, и зеркала, и даже полированную поверхность старенького шкафа. Дурацкие традиции! Суеверия! Даша помотала головой. Всё неправильно. Эти нелепые прятки от потустороннего мира, эта неестественная тишина в квартире… Остановившиеся часы. Мерцающая ровным огоньком лампадка перед фотографией мужа… И вдруг её осенило: да ведь не он это был в гробу, не он! И дело не в том, что сам на себя не похожий, как с покойниками бывает, а просто… не он, а кто-то чужой! Недаром за её спиной шептались, что, дескать, Костя так изменился в смерти, не узнать. А на самом деле всё просто: с места аварии привезли кого-то другого, с документами её мужа, напутали. Костик же сбежал, как и собирался, бросил их с Ксю. Он никогда не вернётся, да… но он жив, пусть и уехал навсегда.

Уцепившись за эту бредятину, как за спасение, она глубоко вздохнула. В груди словно лопнуло что-то, отпуская.

— Уехал! — озвучила, как ей казалось, громко, но голос сипел. Прочистив горло, повторила: — Навсегда. Уехал.

Да. А там, в холодной, не до конца оттаявшей мартовской земле, остался чужой человек.

Вот так. С этой иллюзией ещё можно как-то жить первое время. Может, и дочке намекнуть, чтобы… легче пережила? На миг Даше стало страшно. Та, другая, рассудочная и спокойная, что подавала голос в самые тяжкие минуты, горько усмехнулась: дескать, кого ты обманываешь? Самой себе-то не ври, а уж ребёнку тем более! Впрочем, себе можно. Только не увлекайся. День-другой, пока не полегчает; пока не осмелишься вновь правде в глаза взглянуть.

Забурлив, забулькав кипятком, щёлкнул тумблером чайник на кухне. Должно быть, включил кто-то из уходящий? Или она сама, просто забыла? Или…

Баба Люба?

Сделав очередное усилие, Даша стряхнула ставшее почти привычным оцепенение и заставила себя пройтись по дому, на ходу стягивая завесы с зеркал и прочего. Заглянула в пустую кухню. Постучалась в Ксюшину комнату. У них с дочкой давно была договорённость об уважении личного пространства, поэтому Даша всегда стучалась, как, впрочем, и дочь, если сталкивалась с прикрытой в родительскую спальню дверью.

— Да, мам! — отозвался тихий голосок.

Дочь, как ни странно, не плакала, хоть веки и припухли. Быстро и как-то смущённо, порозовев, сунула под подушку мобильник. Общалась с новым другом, с тем таинственным… как его? Да неважно имя, главное, что, по скупым рассказам Ксюши, мальчик хороший, не безбашенный, как многие её ровесники. Чуть старше, чуть серьёзнее… Говорить в подробностях о новом знакомом дочь пока не решается, но вот воркует с ним с удовольствием. Вот и сейчас… На щеках румянец — но не от радости, что мальчик позвонил, а от неловкости: наверное, думает, что не время сейчас для досужих разговоров… Ничего, пусть общается. Хоть немного отвлечётся.

Сделав вид, что ничего не заметила, Даша спросила:

— Ксюш, а где баба Люба? Уже уехала? Я думала, она у тебя.

Дочка глянула на неё странно.

— Мам, она не приезжала вовсе, ты что? Она мне только позвонила разок… помнишь, я тебе говорила? Сказала, что болеет и приехать пока не может.

Даша растерялась.

Как же так?

Она хорошо помнила и твёрдую руку, оттянувшую её от гроба в церкви, и голос: «Полно, милая, хватит горевать. Ты теперь дочке нужна. Иди к ней». И ненавязчивые, но всегда к месту подсказки на ухо: кого о чём попросить, что сделать, с кем расплатиться… Или же это всё привиделось? Так вот и сходят с ума. Нет, пора возвращаться в реальность.

— Пойдём, что ли, чаю попьём, — сказала тихо. — С финиками. Там ещё осталось немного.