Ошибка «белого стрелка»

«ДИАГНОЗ: СУИЦИД

Вчера во второй половине дня покончил жизнь самоубийством Насонов Георгий Викторович. Событие это было бы рядовым и не привлекло бы внимание вашего корреспондента, если бы не личность покойного. Насонову было тридцать лет, он состоял клерком в преуспевающей фирме, имел свою квартиру, иномарку. До этого довольно успешно занимался профессиональным спортом, но начались войны, и Анатолий поехал в Приднестровье, Абхазию, Нагорный Карабах, Чечню… Здесь был ранен, но тем не менее неоднократно говорил друзьям, что готов опять к сражениям, если появятся на карте новые „горячие точки“.

Война стала для молодого человека способом самовыражения, самоутверждения, и он уже не мог жить без адреналина в крови. Поднявшись на крышу жилого дома, стоявшего неподалеку от места его работы, он бросился вниз головой на асфальт…

Характеризовался Насонов как старательный, честный сотрудник, но сослуживцы замечали, что он тяготился кабинетной работой, с удовольствием брался за задачи, которые подразумевали активные действия.

Примечательно, что чуть раньше, но по тем же мотивам и тем же путем ушел из жизни офицер спецназа подполковник Кобозев. Выжив в сражениях, эти люди все равно стали жертвами войны. Она еще долго будет напоминать о себе ее участникам».

— На одну доску поставили, негодяи, — Макаров отбросил в сторону газету и потянулся к ожившей телефонной трубке. — Написали так, что Насонова хоть в святцы заноси. А ведь его наверняка с этой крыши скинули.

Звонила Леся. Рассказала об Олежке, о погоде, о том, что отец настоял самогонку на дубовой коре, напиток получился лучше любого коньяка.

— Не пьет, тебя ждет. Мы с сыном тоже скучаем. Но я понимаю: если бы у тебя появилась возможность приехать, ты бы был уже здесь. Так?

Он чуть не назвал ее Наташей, сдержался лишь в последнюю секунду. С силой зажмурил глаза, постоял так мгновение, и только тогда ясно всплыло в памяти лицо Леси.

— Думаю, мы уже скоро увидимся.

Глава сорок восьмая

Не угадал Зырянов: среда выдалась ясной и не слишком морозной. Видимость была отличной, для стрелка лучшего и желать не надо.

На «Форде» добрались до соседней с баней улицы. Жук молча глядел в окно, у Женьки тоже не было желания разговаривать. Вышли из машины и пошли к чердаку по старому маршруту: через двор. На хорошую погоду из подъездов высыпали женщины с колясками. Кто-то из них наверняка узнал проходивших по прошлому скандалу.

Жук и Зырянов были одеты почти одинаково: в яркие оранжевые, видные издалека куртки и спортивные шапочки. На Женьке была светлая, на Жуке — синяя. Темные брюки заправлены в высокие берцы. Оба несли на плечах спортивные сумки.

— Перед отъездом на Кипр надо бы костюмы купить, — прервал долгое молчание Женька.

Жук не ответил, только губы чуть дрогнули в улыбке.

— Думаю, надо взять строгие белые костюмы, раз мы «белые стрелки», согласен?

— Да, — нехотя процедил Жук.

— У нас сегодня общая работа. Я думаю, после этого мы станем друзьями. Нам нечего делить и нечего скрывать друг от друга, так?

Женька ждал, что напарник все же раскроется, но опять увидел на его лице ироничную улыбку.

До начала операции оставалось полтора часа.

Женька первым залез на чердак, огляделся еще раз с высоты, потом подал знак Жуку.

— Давай!

На минуту они присели рядом возле чердачной дверцы.

— Ты неплохой парень, — сказал Женька. — Только молчаливый больно. Неужто тебе сказать нечего?

Жук прищурил глаза, взгляд получился жестким, холодным:

— Я не говорю, я действую.

— Все ясно, — вздохнул Зырянов. — Значит, будем действовать.

Они одновременно сняли куртки, вывернули их. Теперь те стали под цвет брюк. Вязаные шапочки отправились в спортивные сумки, оттуда же были извлечены меховые шапки. Опустевшие сумки легко свернули и сложили в пластиковые пакеты.