Ошибка архитектора (СИ)

— Эй, капрал, — прохрипел дядька, когда нашёл Рэндана, стоящего возле загона для лошадей, внутри которого был невероятно красивый вороной конь. — Получается?

И Дэнар кивнул в сторону коня.

— Да, — ответил Рэнд.

Жуткий дядька снова вздохнул. Встал рядом с конюхом Шелранов.

— Она была первым ребёнком, которого я в руки взял в своей жизни, — проговорил он, наблюдая за конём. Рэндан нахмурился, глядя на Дэнара. — Мне как раз в тот день семнадцать исполнилось. Я был адъютантом её отца. И мать её рожала в театре, конечно. И повитуха высунулась за дверь, а там только я. Она мне и пихнула в руки ребёнка. Что-то там надо было с мамкой сделать, что им всем не до дитя было.

И он махнул рукой, ухмыляясь.

— Как пихнула, так я и застыл. А они же в этом их театре все снуют туда-сюда. И Эвка такая же была маленькой — белка, не иначе. Туда сюда, только хвост этот её рыжий. Мельтешил, — и на этот раз лицо его озарилось улыбкой.

И Шэйли поверить не могла насколько он стал мягким, приятным. Рэндан повёл головой, слушая.

— И вот стоял я там и не знал, что мне с ней делать. И вздохнуть боялся, потому что — а вдруг закричит? Война не страшна была, а дитё — жуть. И тут девка какая-то их театральных бежала мимо. Говорит: “ой, это у Матиль внук или внучка родились?” А я откуда знаю. Ребёнок и ребёнок. Мне ж не сказали ничего, — повёл он плечами. — Глянул я на эту девицу, а она испугалась. Я уже тогда здоров был с тебя наверное, и рос потом, вишь? Убежала, а потом сжалилась надо мной и вернулась. Показала, как ребёнка надо держать.

И он замолчал, переводя дух — видно было, что говорить ему было сложно.

— Она меня никогда не слушалась, засранка. Убегала, а я же орать не мог на неё. Тогда только глотку мне рубанули, голоса не было вообще. Как гвозди слова выплёвывал. И вот прохриплю ей: “Эвка, а ну стой”, а она будто не слышит меня… а сама поглядывает и хохочет. Любил её мелкую, на руках носил.

И он снова улыбнулся так открыто. А потом выпустил из себя воздух с силой, лицо его стало хмурым, жутким:

— Хорошо, что её отец погиб и не видел того, что с ней случилось. Он любил её безумно. Он бы не пережил, — мотнул головой Дэнар. — Я с ним был, тогда на войне, хотел его останки перевести, но так и не смог. Похоронил его в общей могиле. Место запомнил. А потом Эвку туда возил, аккурат перед нашей войной дело было. Мама умерла её, а перед смертью сказала, что была бы счастлива с супругом вместе быть похоронена. Вот мы прах и отвозили.

И Шэйли хмурилась, слушая. Вроде говорил он спокойно, но голос этот глухой, сам он мрачный.

— А тогда я, когда вернулся и её увидел, если бы мне под руку кто попался — я бы не посмотрел кто… уничтожил бы. Как пелена кровавая, — и он стал зверем. Злым, опасным. Шэйли было жутко быть рядом и слушать его. — Я всю столицу эту проклятую изрыл — притоны, подворотни, подмостки, кажется подо всеми камнями эту тварь искал. Но много времени прошло… много… ушёл. Я потом, когда в службе был где, всё искал, никак унять себя не мог. Но только девиц находил. Каждая такая как она — шрамы эти, — и мужчина втянул воздух жутко, с какой-то нереальной яростью. — А она детство забыла. Всё, что было хорошее, меня тоже не помнила. Боялась даже.

И Дэнар повёл головой. Шэйли поняла, что он говорил о том, что случилось с Эйвой, о том, откуда у неё был шрам. И даже больше — девушка почему-то знала, что шрамов было больше и внезапно в сознании появилось знание о произошедшем, отчего скрутило с болью и горем.

— Эйва мне сказала, — проговорил он. — И отпустило. Жаль не я, но…

И Дэнар глянул на Рэнда. В глазах жуткого гвардейца Шэйли видела слёзы.

— Командир? — окликнул кто-то и Дэнар повёл головой, небрежно кулаком ткнул в свой глаз, потом прочистил горло и сплюнул.

— А? — отозвался он.

— Тут из города от ювелира коробки. Тебе сказали.

— Ставь, — приказал Дэнар и кивнул на лавку.

— Неужели решил себе колье прикупить? — пошутил гвардеец.

— Ща я тебе колье на шее изображу, как у меня, — ответил на это Дэнар и гвардеец предусмотрительно предпочёл уйти прочь.

А жуткий дядька подошёл к скамье.

— Вишь, побрякушки бабки Эйвы, — сказал он обращаясь к Рэндану, кивая на коробку. — У них-то не было ничего, иногда вообще голодали. Матиль всё хотела продать их, но ни Эйва, ни её мать, не разрешали. Матиль хотела, чтобы Эйва тогда на них восстановила дом, чтобы титул был при ней. Но видишь — из театра выставили, а камни себе оставили, словно они не её. А Матиль их герцог дарил, дед Эйвы.

И Дэнар встретился с Рэндом взглядами:

— Отнесёшь ей? А то мне выпить надо. Стар стал для всех этих соплей.

Рэндан кивнул ему и тоже уставился на коробку.

Эйва была одна, Шэйли видела, как писала что-то. В комнату постучали и женщина, несмотря на то, что была в рубашке, с накинутым на плечи пледом, разрешила зайти.

Шэйли никогда не замечала между Рэнданом и Эйвой что-то, ни разу, и то, что видела сейчас, было так невообразимо странно, безумно, а главное било по ней чувствами, что были между этим мужчиной и этой женщиной.