Ошибка «2012». Мизер вчерную

Рявкнули автоматы, задёргались стволы, пули ушли в полёт. Стремительный металл безжалостно дробил кости, рвал плоть, швырял наземь бывших людей… Такая вот избранность: слопать килограмм человечины и свалиться с выбитыми мозгами. А ради чего? Удивительным образом Колякин в горячке боя вспомнил голос искусителя и содрогнулся. Только представить, что он сейчас мог шагать среди тварей, утративший всё, что делало его когда-то Андреем Колякиным, забывший жену, Катюху и Ксюху… Карменситу… Нет уж! Лучше даже не представлять!

Три минуты — и наступление бесславно захлебнулось. Но потом с крыши цеха ударил автомат, видимо снятый с одной из охранных вышек. Ударил прицельно, только чудом не убив ошалевшего майора. Колякин увидел половинку своего левого уха, лежавшую на земле. На палец бы в сторону — и кранты, встречай, Боженька.

Майор зажал рану ладонью, подавляя невольный импульс подхватить ампутированный кусочек, нырнул за кучу ржавого металла и дико заорал:

— В укрытие, ребята! В укрытие! Паскуда, он сверху бьёт!..

Собственно, можно было и не орать, все и так мгновенно попрятались — кто под навес, кто за бочки, кто за груду арматуры. По пальцам Колякина текла густая горячая кровь, но голова работала чётко. Итак, оперативного простора ноль, зато людоедов по-прежнему тьма и прут со всех сторон. А на господствующей высоте засел автоматчик, готовый открыть кинжальный огонь. Сейчас кинутся нелюди, разобьются на группы — и за горами ржавого барахла пойдёт позиционная война. Явно очень недолгая. Идти в обход, снимать с крыши автоматчика? Когда под боком такая вот толпа?!. Да ну его к чертям собачьим, надо уже с концами отсюда валить…

— Эй, Андрей Лукич, ты живой? — подал голос из-за бочек прапор Сердюков. — Прыгай в яму, пять минут вроде прошло…

«Ну-ка, сколько там натикало?» — спохватился Колякин, вытер измазанные кровью часы и громко сказал:

— Ты, Сердюков, свою бабу учи щи варить, а здесь моё слово закон. Ржавый и Бурум! Под землю — шагом марш! Мы прикроем…

— А мне твоё слово не закон! — зарычал в ответ Ржавый. Сплюнул и сказал совсем другим голосом, очень по-человечески: — Слышишь, Чёрный Болт, а ты действительно вали. Давай-давай, без черножопых героев здесь обойдёмся. Иди в семью. Вали, говорю, в натуре.

— Ладно.

Мгави ящерицей нырнул в дыру, а толпа нападающих в это время, словно подслушав мысли Колякина, распалась на компактные стремительные отряды. Двигались эти группы удивительно быстро, выстрелы настигали их буквально в последний момент, так что брызги крови отлетали прямо в лица стрелкам. Однако Господь не попустил — снова отбились. Правда, казавшийся бездонным запас патронов истаял прямо на глазах.

— У меня последний! — крикнул Ржавый.

— У меня тоже, — откликнулся Сердюков.

Майор, которому хвалиться было опять-таки нечем, угрюмо промолчал. А что тут скажешь? Последний магазин, он последний и есть. И где, спрашивается, главный негр, где его патронные цинки? А и были бы — один хрен, снаряжать рожки уже времени нет, репты… или как их там… сейчас опять двинутся в атаку.

— Эй, ребята, давайте без дураков… — Майор зачем-то тронул ухо, но оно, вместо того чтобы оказаться на месте, обожгло болью. — Оставьте магазины мне и считайте меня коммунистом. Я прикрою.

А сам опять вспомнил дочек, жену, всё хорошее и близкое. Удивительно, но тёщу вспомнил тоже. Жаль, Алёну Дмитриевну с Володей и Ксюхой в гости пригласить не довелось…

— Тьфу на тебя, коммуняка недорезанный! — Ржавый вдруг вылез из-за укрытия и пошагал на голос к майору. — Короче, оставляете, гражданин начальник, магазины мне и гребёте с песнями подальше отсюда. Я всю жизнь только и делал, что бегал. С паханом, от ментов, от беды, от судьбы[199]… А сейчас от этих пидоров — не побегу. Ни в жисть. Хватит с меня.

Он говорил спокойно и просто, как-то так, что Колякин и Сердюков подчинились сразу. Молча отстегнули магазины, пожали рецидивисту татуированную клешню и, больше не оборачиваясь, убрались под землю. Если человек сделал свой выбор, лучше на пути у него не стоять…

В подкопе было по-прежнему тесно, неуютно и очень страшно. Сейчас твари сметут Ржавого, обнаружат дыру и ринутся вдогонку. Настигнут и начнут хватать за ноги — сперва одного, потом другого и третьего… Или возьмут с собой автомат и станут стрелять, прошивая тело за телом. А тебе не увернуться, не спрятаться, можно только ползти что есть сил, быстрее и быстрее…

Майор полз замыкающим, то и дело шипя и морщась от боли. Кровь сочилась по шее, текла на грудь и живот, пропитывала трусы. Сколько длился бой? Хорошо, если полчаса, а жизнь успела очень многое расставить по местам. Ржавый — вор, изгой, бродяга, урка, а в решительный момент повёл себя как герой. Вот она, русская натура, вот она, загадочная душа. То заточку в бок, то немецкий крест, то жизнь за други своя…