Ошибка «2012». Мизер вчерную

И бык зашатался. Он страшно заревел, подломился в коленях, из пасти потекла пена, налитые кровью глаза закатились под лоб. Так он и остался стоять — на коленях, ни жив ни мёртв….

А для Мгави всё выглядело по-другому. Когда гадина проникла в его желчный пузырь, он испуганно закричал, ожидая чего-то непоправимо ужасного. Но вместо предсмертных мук с его глаз словно бы начала спадать пелена.

Она была тягучей и липкой, как яичный белок. Её хотелось скорее стереть, сорвать, сбросить, отречься от неё, как от постылого наставничества никчёмного деда, как от всеми признаваемого первенства проклятого брата. Мгави словно промыли глаза, и он вдруг увидел, насколько непригляден и убог был весь этот мир. Мир, полный глупых и уродливых тварей, годных только послужить пищей высшему созданию, которым, без сомнения, был Мгави. Всех ободрать, ощипать, выпотрошить, посолить, запечь над углями!

И Мгави ощущал в себе готовность сделать именно так. По праву своего совершенства, избранности и превосходства. Как он раньше не понимал, что может брать от этого мира всё что угодно, брать смело, полными горстями, не спрашивая ни у кого позволения…

Вновь оказавшись на древней дороге, он мрачно оглядел каменную женщину, ещё недавно казавшуюся ему такой прекрасной и строгой. Какая чушь! Встретив во плоти, он бы перво-наперво швырнул её на циновку. Потом заставил чистить отхожее место. А потом в нём бы и утопил. Хотя нет, он скормил бы её Чипекве. И её, и каменного ублюдка с соседнего пьедестала, осмелившегося попирать своего природного господина…

Наливайко. Завещание лорда Эндрю

— Ну вот, джентльмены, теперь я в полном вашем распоряжении. — Проводив супругу в палатку, Наливайко вернулся на кухню и уселся за стол, устраиваясь для обстоятельной беседы. — Кстати, повторюсь, но скажу: чужих ушей у нас здесь нет.

Правду сказать, помимо чужих ушей, практически отсутствовали и свои. Фраерман увёл-таки Краева к себе показывать карту, Ганс Опопельбаум вылизывал котёл, а Генри Макгирс уломал-таки Варенцову показать ему в действии дровяную плиту. Так что конфиденциальность гарантировалась. Не Зигги же с Шерханом станут подслушивать секреты!

— Итак… — О'Нил вытащил объёмистый, плотной бумаги пакет, подержал на ладонях и передал Наливайко. — Это вам.

На плотном конверте знакомой рукой покойного лорда Эндрю было начертано: «Господину Наливайко. Лично».

«Грехи наши тяжкие…» Василий Петрович вздохнул, вытащил из кармана нож и с хрустом распотрошил письмо мёртвого человека. Внутри оказался ещё один запечатанный конверт с надписью: «Вначале вскрыть это». И чёрный, точно из-под фотобумаги, пакет, в котором прощупывалась пачка листов. Сразу вспомнилось советское время, пропуски, допуски, первый отдел и содранные с американских микросхемы, возведённые в ранг государственной тайны.

Чувствуя себя родственником Джеймса Бонда, Наливайко разорвал первоочередной пакет, вытащил послание и опять умилился почерку бедного Эндрю. Буквы были крупные, почти печатные, видно, что человек поотвык писать от руки, всё больше сперва на пишущей машинке, а потом на компьютере. Они там за роллер берутся, только если подделки боятся или хотят всё сердце вложить.