Осенний призрак

— Дай мне отмычку, — говорит Свен, и через несколько секунд они видят Форс на полу прихожей. Белая майка задрана, так что виден пупок, выглядывают трусы с узором из маленьких розовых сердечек.

Крови не видно. Никаких синяков, ран, только слышно дыхание крепко спящего человека.

До Свена и Харри доходит запах перегара.

Они замечают пустую бутылку из-под текилы.

Свежий номер «Коррен» под головой вместо подушки.

Харри и Свен опускаются на колени по обе стороны Малин и смотрят друг на друга. Им нет необходимости задавать вслух вопрос, застывший на губах каждого из них.

И что нам теперь делать?

Выключите же этот дождь. Мне холодно, а он все барабанит и барабанит по коже. Это невыносимо! А что это холодное окутывает мои ноги?

Янне!

— Даниэль, иди к черту! — кричит она.

Идите к черту.

Откуда эти холодные капли и как я оказалась на улице голая? И кто это там разговаривает?

Харри? Свен?

Что они здесь делают?

— Держи ее.

— Сиди тихо.

Они оборачивают мое тело полотенцем. Я вижу лицо Харри, его обритую голову. Похоже, он настроен решительно. Свен, это ты? Теперь я узнаю свою ванную. Я под душем! И черт, какая же холодная вода! Теперь я вижу их обоих. Я сижу в ванной, а они поливают меня. Трусы и майка липнут к телу, я ведь почти голая, какой же у меня сейчас, должно быть, глупый вид. Ну хватит!

— Хватит! Я знаю, чем вы тут занимаетесь!

Она размахивает руками, словно отбиваясь от направленного на нее распылителя.

Капли, словно ледяные осколки, крохотные острые иглы, возвращающие ее к жизни.

— Дайте же мне поспать, черти!

Теперь на нее надели теплый халат, а изнутри тело согревает горячий кофе. В голове гудит, и у Малин все двоится в глазах. Она видит двух Свенов и двух Харри, ей хочется кричать, требовать алкоголя, но взгляды коллег удерживают ее на месте.

Свен сидит на стуле у окна, Харри стоит возле мойки. Он смотрит на сломанные часы из магазина «Икеа», потом на голубя за окном. Птица всего на несколько секунд задержалась у стекла, а потом улетела в сторону собора.

Начинай же.

Давай, прочитай мне лекцию.

Скажи мне, какой я пропащий человек, безвольная пигалица, которая не в силах противостоять даже самому слабому из своих демонов.

Назови меня дерьмом. Ну!

Однако коллеги молчат.

Они уже запихнули в нее две таблетки парацетамола и две ресорба. А сейчас, по-видимому, ждут, когда она допьет кофе.

Теперь коллеги удаляются в прихожую. Малин слышит, о чем они говорят.

— Я позабочусь, чтобы она снова встала на ноги, мы не можем обойтись без… — говорит Свен.

Потом слышится голос Харри:

— Ей нужно лечиться.

Он действительно так сказал или у меня что-то со слухом? Он не должен был так говорить.

Они возвращаются на кухню и становятся рядом с ней.

— Одевайся скорей, и поезжайте в Седерчёпинг. Вам есть чем сегодня заняться, — командует Свен после того, как Малин допивает кофе.

Сама не зная как, Форс выдержала поездку в автомобиле, и к обеду они с Харри уже переступили порог нужной им комнаты в седерчёпингском реабилитационном центре.

На стенах обои в цветочек. Перед ними на ярко-красном диване сидит Ингеборг Сандстен, рядом с ней в синем инвалидном кресле полулежит ее дочь Ясмин. Ее тощее тело под светло-зеленым шерстяным пледом время от времени сотрясается в судорогах, один карий глаз закрыт, другой бессмысленно уставился в пространство. Она дышит тяжело и хрипло, и мама то и дело подносит к ее рту салфетку, вытирая слюну с губ правой рукой.

За окном измученное холодным ветром дерево, пустынный берег канала, словно ожидающий сезона велосипедных прогулок и белых прогулочных катеров местной лодочной станции, заполненных американскими туристами. «Вот мать, которая никогда не бросит свою дочь», — думает Малин. Она чувствует уважение к двум находящимся в этой комнате незнакомым ей людям. Даже если Ясмин не вполне понимает, что происходит вокруг, она наверняка чувствует, что мать ее никогда не бросит. «Знаешь ли ты, — мысленно обращается Малин к женщине в инвалидной коляске, — как тебя любят? Понимаешь ли, какая замечательная у тебя мать? А если бы такое случилось с Туве? Что я делала бы тогда? Для меня невыносима уже одна мысль об этом».

— Мы должны были уехать на Тенерифе, — говорит Ингеборг Сандстен, складывая свои худые руки на коленях, — в реабилитационный центр «Винтерсоль». Но нам отказали в последний момент, лишь только узнали, чем больна Ясмин. И тогда мы приехали сюда. Здесь нам тоже неплохо.

Малин хотела сказать сначала, что сама только что вернулась с Тенерифе и вслух удивиться такому совпадению, но промолчала: эти слова прозвучали бы как насмешка.

У Ингеборг Сандстен узкое, морщинистое лицо. Она выглядит настолько усталой, что рядом с ней Малин приободряется, словно понимая ничтожность своих проблем.

— Я опекаю Ясмин в качестве сотрудника муниципалитета.

— Она слышит нас? — спрашивает Харри.

— Доктора утверждают, что нет. Но я не знаю. Иногда мне кажется, что слышит.

— Вчера мои коллеги разговаривали с вашим бывшим мужем, — говорит Малин.

— Он все еще злится.

— Вы разговаривали с ним? Он передал вам то, что мы ему рассказали о той автокатастрофе?

— Да, он звонил мне.