Осенний мост

Судзукэ видела, как Киёри потянулся и взял что-то, стоящее перед ним. По тому, как он держал руку, она поняла, что это чашка с чаем. Она не видела ничего из того, что было реальным для Киёри — не считая самого князя, а он был словно туманный призрак, сквозь который просвечивали стены. Комната была одинаковой для них обоих — но не ее содержимое. Киёри регулярно проходил через ширмы, цветы и людей, не существовавших в его времени. Сидзукэ знала, что она в его глазах виновна в таком же поведении.

Она была рада, что князь еще не попробовал суп. Суп был отравлен желчью рыбы-луны, ядом, который подлил туда сын князя, Сигеру. Сигеру был безумен и смертельно опасен, но не жесток. Доза яда была такова, что Киёри просто начнет медленно цепенеть; а затем его парализует, и он умрет. Это будет почти не больно.

Киёри поставил чашку и сказал:

— А кроме того, даже если бы я, сам того не зная, был призраком, как я могу быть вашим призраком? Вы же умерли за пять сотен лет до моего рождения.

— Я только сказала о вероятностях, — заметила Сидзукэ. — Я никогда не претендовала на то, что способна объяснить их все.

— Простая логика говорит, что если кто из нас и вправду призрак, так это вы.

Киёри встал и отошел к западному окну. Царящая за окном тьма резко контрастировала с освещенной комнатой. И из-за этого, да еще из-за того, что луна сейчас находилась с противоположной стороны от него, Сидзукэ трудно было разглядеть князя. А лица его она вообще не видела.

— Вам проще думать так, — сказала она.

— Логический аспект заслуживает того, чтобы его подчеркнули, — сказал Киёри, — невзирая на его простоту. Время проходит и не возвращается. Прошлое предшествует будущему. Это словно водопад, что течет лишь в одном направлении.

— Это верно, — согласилась Сидзукэ, — почти для всех.

— Об этом нет смысла спорить. Мы никогда не придем к согласию. — Князь отошел от окна. Теперь, когда за спиной у него оказалась твердая стена, Сидзукэ смогла снова разглядеть его лицо. Князь выглядел скорее встревоженным, чем разгневанным. — Все это не имеет ни малейшего значения. Галлюцинация вы или дух, но именно благодаря вам я узнавал, что произойдет. Я никогда не видел ни единого из видений, которые мне приписывают. Я знал все это лишь потому, что об этом мне говорили вы. Если вы не вернетесь, я больше никогда не буду прорицать.

— Это вас беспокоит, мой господин?

— Нет. Я многое предсказал — куда больше, чем любой Окумити до меня. Я уже с избытком внес свою долю высказываний в «Судзумэ-но-кумо».

— И?..

— У моего внука до сих пор не было видений, — сказал Киёри. — Я сказал ему — как вы сказали мне, — что у него за всю жизнь будет всего три видения. Они придут к нему во снах?

Сидзукэ прекрасно понимала, о чем на самом деле хотел спросить Киёри. Он хотел знать, будет ли она когда-либо являться Гэндзи. Поскольку ее частые и непредсказуемые явления сделали его собственную жизнь столь странной, князь от всей души надеялся, что Гэндзи не постигнет та же самая судьба. Сидзукэ внимательно вгляделась в его лицо. Князь был туманным и полупрозрачным, нереальным и призрачным, но его беспокойство было совершенно явным и глубоко тронуло Сидзукэ. Совершенно не стоило отравлять последние часы его существования тем, чего ни он, ни она изменить не могли.

Для Киёри, как он и сказал, время текло подобно водопаду, рушащемуся с края утеса, — лишь в одну сторону. Для него, но не для Сидзукэ. Она умерла за пять сотен лет до рождения Киёри — и умрет до следующего восхода солнца. А сейчас она, живая, присутствовала здесь, чтобы позаботиться о нем в конце его жизни.

— Я никогда не являлась никому из Окумити, кроме вас, — сказала Сидзукэ, солгав Киёри впервые за все те годы, что они знали друг друга, — и никогда не явлюсь впредь.

Это была вторая ложь. Но Сидзукэ правдиво ответила на незаданный вопрос князя. Она не явится Гэндзи.

Киёри перевел дух и поклонился ей.

— Благодарю вас за то, что вы сказали мне об этом, госпожа Сидзукэ. Вы сняли с моих плеч огромную тяжесть. Мне удалось вести себя, как нормальный человек, но лишь благодаря тому, что я — самурай старой, ныне отжившей школы, способный делать вид, будто все не так, как на самом деле, а так, как должно быть, вопреки всем очевидным проявлениям. Гэндзи же никогда не выказывал подобных склонностей и не получил надлежащей подготовки. Он все изучает и обдумывает самостоятельно — несомненно, этот недостаток вызван тем, что он слишком много изучал поведение и образ мыслей чужеземцев, — вне зависимости от того, что об этом говорит обычай. Если вы явитесь ему, он утратит себя в бесконечной спирали сомнений, которые неизбежно породит ваше присутствие.

Сидзукэ поклонилась в ответ.