Осенний мост

Молодой человек, за которого просил князь, оказался тем самым загадочным посетителем, наведывавшимся в монастырь несколькими неделями раньше. Он еще обсуждал с нею общепринятую версию знаменитого сражения у Мусиндо, произошедшего в 1861 году. Он сказал, что знает о нем, потому что его родители присутствовали при этой битве. Когда настоятельница спросила его, кто его родители, молодой человек сказал, что это очень хороший вопрос, и удалился.

Его внешность тоже о многом говорила. Во время своего предыдущего визита он напомнил настоятельнице кого-то, но она никак не могла вспомнить, кого же именно. Теперь же сходство казалось ей настолько очевидным, что ей даже удивительно было, как это она не узнала его сразу же. Конечно же, узнать его, увидев бок о бок с князем Гэндзи, было куда легче. Черты родственного сходства просто бросались в глаза. Он мог приходиться князю племянником, братом или сыном. И, естественно, самым интригующим был последний вариант.

Но если он приходится князю Гэндзи сыном, кто же его мать?

Он сказал, что его родители присутствовали при сражении. В тот день в отряде князя Гэндзи было три женщины. О первой, госпоже Эмилии, речь идти не может. До своей безвременной кончины она успела произвести на свет всего одного ребенка, девочку. Оставались госпожа Нанако и госпожа Хэйко. Опять же, это никак не может быть госпожа Ханако. Она примерно в то же время вышла замуж за господина Хидё и через год после битвы подарила ему дитя. Этот ребенок, господин Ивао, если судить по виду, приходился Макото ровесником, но они совершенно друг на друга не похожи, и как могли бы быть похожи братья. А это означает, что его матерью могла быть лишь госпожа Хэйко. Но возможно ли такое? Если бы она и вправду была матерью Макото, князь Гэндзи взял бы ее в дом вместе с ребенком. Он официально объявил бы ее своей наложницей — это были еще прежние времена, — а то и вовсе бы женился на ней. И уж конечно он не стал бы отсылать их обоих в Калифорнию и не допустил бы, чтобы его сын носил имя другого мужчины, пусть даже этот человек был его верным другом, как Мэттью Старк.

Значит, Макото либо ошибается, либо лжет. Либо настоятельница не замечает какой-то очень существенной детали. Ну что ж, если правду можно выяснить, не исключено, что ей представится такая возможность, прежде чем он покинет монастырь. Произойдет это не скоро, поскольку раны его весьма серьезны. Просто чудо, что он не умер. Ему очень повезло, что меч не задел сердце. А князю Гэндзи повезло, что Макото тоже был вооружен мечом, иначе убийца мог бы и добиться своей цели. Хотя настоятельнице было весьма любопытно, что Макото делал у входа в императорский дворец, да еще и с мечом за пазухой. Прямо совсем как тот убийца.

Настоятельница отправилась в огород к Горо и по дороге встретилась с князем Гэндзи. Тот только что прибыл.

Завидев его, настоятельница низко поклонилась.

— Мой господин…

— Как себя чувствует Макото?

— Мне кажется, лучше. Он работает в огороде вместе с Горо.

— Репортеры вас больше не беспокоили?

— Нет, мой господин. В последние две недели — нет. Возможно, интерес к этому происшествию ослабевает.

Настоятельница сказала это скорее из соображений вежливости, чем потому, что действительно так предполагала. Ее интерес нисколько не ослабел. Так почему же другим должно перестать быть любопытно?

— Очень на это надеюсь, — сказал Гэндзи. Впрочем, он, похоже, тоже не очень верил в то, что сказала настоятельница.

— Я шел ко дворцу, чтобы убить тебя, — сказал Макото. Он рыхлил землю вокруг куста.

— И вдруг увидел, что кто-то другой намеревается проделать это вместо тебя. — сказал Гэндзи. Он стоял рядом, в тени сосны.

— Да.

— Так почему же ты защитил меня, если ты шел, чтобы меня убить?

— Не знаю, — отозвался Макото. — Когда я увидел его, у меня возникло такое ощущение, будто он собирается обмануть меня, лишить меня того, что мое по праву. А я и так уже был достаточно обманут. Глупо, правда? Ведь я же и сам собирался отнять у тебя жизнь.

— Не расстраивайся, — улыбнувшись, сказал Гэндзи. — У тебя еще будет такая возможность. Вот выздоровеешь и придумаешь что-нибудь новенькое.

Макото коротко рассмеялся, но тут же задохнулся и схватился за грудь.

— Да, я придумаю что-нибудь новенькое. Совершенно новенькое. Когда меч вошел мне в грудь, меня посетило внезапное озарение, или, если так можно выразиться, я увидел перед своим мысленным взором лицо. Знаешь, чье?

— Хэйко.

— Нет. Князя Саэмона. Я осознал в тот миг, что он тоже манипулировал мною, и очень искусно.

— Уж не утверждаешь ли ты, что это Саэмон сказал тебе убить меня?

— Что ты, совсем наоборот. Он сказал все, что только мог, чтобы убедить меня проявить снисхождение и простить тебя. Подчеркиваю — сказал. Но смысл сказанного не вполне соответствовал словам. У него это превосходно получается. Ты разве не замечал?

— Конечно, замечал. Я никогда не считал князя Саэмона человеком слова — не в том смысле, что он лжет, но в том, что если ты вздумаешь опереться на него, то непременно поскользнешься.