Осенний лист или зачем бомжу деньги

Единственное, что спасало Андрея Валентиновича в настоящем его положении от того, чтобы самому не впасть в депрессию и не запить горькую, это работа. Но теперь она была для него не просто любимым занятием, каким он мыслил ее раньше, а некой отдушиной, пространственно-событийным континуумом, в который можно было переместиться и находиться в нем, решая его проблемы, совершено забыв о своих собственных и не думая о неудавшейся жизни. Да, да, именно - о своей неудавшейся жизни.

Но он не стал ничего рассказывать Катюше.

Что это изменит?

Может, Катя разжалобится и простит ему то, что он сам себе простить не может? Ему, конечно, нужно прощение, но не такой ценой.

А как? Как вернуть дочери утраченное им самим доверие? Как вернуть любовь? Какие слова нужно сказать, чтобы Катюша ему поверила, поверила в его раскаяние? Ведь оно искреннее, это раскаяние… А может, не нужно слов? Слова - ничто. Нужно жить и имея то, что он имеет, постараться сделать так, чтобы у дочери все было хорошо. И ничего не говорить ей. Ничего. Контролировать ее жизнь со стороны.

Не наблюдать со стороны, как она предложила, а вмешиваться, создавая условия для развития ее бизнеса и по возможности сокращать до минимума количество ошибок. Но только незаметно, так, чтобы она не заподозрила ничего о том, что он ей помогает, так, чтобы все победы и успехи ее предприятия она относила на свой счет. Если делать добро, то его надо делать бескорыстно, тем более, если речь идет об искуплении грехов.

Андрей Валентинович молчал, а Катя сказала:

- Извини, папа. Мне некогда, у меня дела. - И добавила жестко: -

Уходи.

И он ушел.

Больше они с Катей не встречались и не о чем не разговаривали.

Андрей Валентинович несколько раз приезжал в родной город, иногда по делам, но чаще, чтобы увидеть свою дочь. Он знал, где и с кем она живет, знал, где расположен ее офис. Он подъезжал на автомобиле с тонированными стеклами к тому месту, где она должна была появиться, и украдкой смотрел на нее из окна автомобиля, но не подходил, боялся, что Катя не захочет с ним разговаривать.

- И я стал ее теневым спонсором и негласным помощником, - рассказывал Самсонов. - Я отслеживал все Катюшины контакты, мои люди проверяли ее поставщиков и покупателей. Если контрагент не вызывал у меня никаких опасений, я не противился заключению контракта. Если были сомнения, я делал так, чтобы контракт сорвался. Иногда я даже подставлял Катюше 'правильных' бизнесменов и партнеров. Я не имею в виду ее личную жизнь, - оговорился он. - В личную жизнь вообще вмешиваться нельзя. Речь идет только о бизнесе. Я подталкивал в направлении Катюшиного предприятия надежных людей, но действовал аккуратно, так, чтобы они сами не подозревали, что их сводят. А некоторые так просто действовали по моему заданию. Я им за это деньги платил. И немалые…

Самсонов умолк, заметив удивленный взгляд Сидорова.

- Нет, нет, ты меня не правильно понял, - сказал он, как бы оправдываясь. - Я не собираюсь умалить Катюшины заслуги в бизнесе.

Мою помощь можно считать дополняющей и слегка корректирующей. Катя вполне бы обошлась и без нее. Она удивительно чутко ощущала перемены на рынке и всегда держала нос по ветру. А уж целеустремленности и работоспособности ей было не занимать. Этим она в меня. Трудоголик.

И артистизм необходимый у нее был, и обаяние. Да ты знаешь, что тебе рассказывать?

- Знаю, - кивнул головой Сидоров.

- Но не мог же я быть простым наблюдателем… Помогал, особенно на первых порах, когда она еще не стала таким ассом в коммерции, какой ее все считали. Заслуженно считали.

Вдруг Самсонов вскинул голову и как-то странно посмотрел Сидорову в глаза.

- А хочешь, начистоту? - спросил он, и начал говорить, не дожидаясь согласия Сидорова на свою исповедь. - Я, конечно, старался, чтобы помощь моя была Катюше незаметна, но в душе мечтал, что греха таить? Мечтал, чтобы она когда-нибудь узнала, что ей помогают, и поняла, кто ей помогает. Что это я ей помогаю. И чтобы она не отвергла этой помощи и не послала меня, куда подальше…

Полного бескорыстия не бывает. Я так считаю. Всегда человек преследует какую-нибудь цель. А я человек, обыкновенный грешный человек. Не бог, не Иисус Христос. Я мечтал, что Катя поймет, что я люблю ее, и что давно уже осознал свою вину перед ней. Пожалуй, единственное чего я хотел всю свою жизнь, это получить прощение у своей дочери. Но я так его и не получил. Не успел…

- Вы получили это прощение, - сказал Сидоров, когда старик замолчал. - Больше того, Катя не только вас простила, но и осознала свою часть вины в ваших непростых отношениях. Мне кажется, Катя очень сожалела о том, что не успела сказать, что тоже была не права.

Последними ее словами были такие: 'Прости меня, папочка…'.

- Правда? - хрипло спросил Андрей Валентинович. - Она так сказала?

Не может быть… - Сидоров увидел, что волевой подбородок Самсонова задрожал, нижние веки покраснели и в блеклых стариковских глазах засветились слезы. - Не может этого быть! Не может… Откуда ты знаешь, что говорила Катюша перед смертью? Откуда? Ты что, рядом был? Ты видел…? Ты слышал?