Восточный склон холма был круче остальных. Нога, обутая в чужой сапог, потеряла опору, и путник заскользил, не в силах удержаться, сперва медленно, затем все быстрее и быстрее. Тропы здесь не было. Другой на его месте давно уже свернул бы шею, грохнувшись в кромешной темноте, но рыжий странник двигался легко, как будто днем, с привычной ловкостью орудуя посохом. Слой снега здесь был тоньше, там и сям сквозь ранние проталины желтела жухлая осенняя трава. Нагроможденье серых валунов плавно перешло в неровный каменный уступ. Помедлив, странник замер на краю, вгляделся в ночь и спрыгнул вниз без шороха и шума.
Вход в пещеру он увидел сразу: неровная узкая расщелина – почти что лаз – уходила под темный монолит нависшего карниза. Здесь явно кто-то жил – в щели под пологом мерцала струйка света. Травник протянул руку, нащупал занавес из козьей шкуры и проскользнул вперед, едва его коснувшись.
Тепло – вот первое, что он почувствовал, войдя. Уставшее измученное тело заныло в сладкой истоме. Захотелось спать. За три недели, проведенные в графской темнице, ему не удалось ни разу толком выспаться. Он остановился на пороге, вдыхая теплые, уже давно забытые запахи еды, сушеных трав и кислого молока. Огляделся.
Пещера была невелика. Кровать у одной стены, грубо сколоченный стол и табурет у другой, и выложенный камнем круг костра посередине – вот все, что смогло здесь поместиться. На столе были книги и чернильница с пером. Вдоль стен, на тонкой бечевке рядком примостились пучки сухих трав и кореньев. Белела матовой гирляндой длинная и толстая увязка чеснока. Над очагом кипел и булькал закопченный котелок. Дым от огня неспешно поднимался вверх и там терялся без следа под сводами пещеры – как видно, где-то была отдушина, проточенная ветром и водой, а может, и руками человека. Возле дальней стены, где плоские камни отгораживали маленький загончик, сидел на корточках какой-то человек и доил козу. Странник вошел неслышно, но холодный воздух тронул пламя в очаге, дохнул над полом сквозняком, и хозяин пещеры обернулся.
Некоторое время они молча рассматривали друг друга, затем странник прислонил к стене свой посох и стянул с головы шапку.
– Добрая ночь, – сказал он.
Отшельник улыбнулся, вставая.
– Утро, друг мой. Доброе утро, – он вытер руки, подхватил горшок и шагнул к огню. – Хочешь молока?
Он был невысокого роста, одет в длиннополую грубую рясу, и явно разменивал пятый десяток. Копна волос, почти таких же густых и спутаных, как у странника, только темных с проседью, спадала на плечи. Борода же, напротив, расти как видно не хотела – реденькие заросли на подбородке и щеках, но и только. Руки жилистые, в мозолях, крепко держали глиняную чашку с молоком. Серые, слегка навыкате глаза смотрели прямо и внимательно из-под густых бровей.
– Спасибо, – травник принял чашу и вернул ее пустой. Утерся рукавом. – По правде говоря, я ничего не ел весь прошлый день и эту ночь, – сказал он и покосился на котел. – Не найдется ли у вас для меня горбушки хлеба?
– Ну, ночью, право слово, есть как-то не принято, – улыбка, словно тень от облака, скользнула по лицу отшельника. – Но по счастью, уже утро. Если хочешь, раздели со мной мою трапезу, правда, стол мой скуден – репа да капуста…
– Буду рад и этому, – кивнул странник и поднял взгляд. – Как мне вас называть?
– Зови меня брат Леонард, – ответил тот и в свою очередь спросил: – Могу я узнать твое имя?
Травник помедлил. Посмотрел на отшельника.
Этот человек принял его с порога, не сказав ни слова против, без страха предложил с ним разделить свой хлеб… Мог ли он обидеть его молчанием? В голове вереницей пронеслись имена и события – все не то, и все не те…
Страник поднял голову.
– Однажды приятель назвал меня – Лис, – поколебавшись, сказал он.
– Прозвание не хуже многих, – кивнул отшельник. Поставил на стол две глиняных миски и снял с огня котелок. – Присаживайся.
Травник кивнул и вдруг задумался. Улыбнулся грустно.
– Как странно, – произнес он.
– Что? – повернулся тот.
– У меня никогда не было братьев.
– Все мы братья во Христе, – отшельник коснулся креста на груди. – Я монах, друг мой.
– Монах? – переспросил странник.
– Монах из братства святого Франциска, – кивнул тот.
Он прочел молитву, перекрестился и принялся за еду.
Хлеб, творог, капуста без сала и соли, печеная репа и сколько угодно теплого парного молока – страннику показалось, что он в жизни не ел ничего вкуснее. Брат Леонард завтракал молча, и на странника не глядел, лишь покосился на его руки и отвел взгляд.
– Ты шел всю ночь? – спросил он, когда тарелки опустели.
– Всю ночь, – кивнул травник, – а может быть, и больше. – Он задумался на миг. – Да. Больше.
Усталость накатывала мягкими волнами. Веки его смыкались сами собой.
– Я вижу, на тебе кафтан из тех, что носят слуги графа Цепеша, – помедлив, произнес отшельник. – А руки со следами от цепей. Не упомню я, чтобы граф отпускал своих пленников, одарив их напоследок… Или, если ты графский охотник, то в чем провинился?