Осенний дом

– Каждый разумный что-нибудь да скрывает, – веско заметил Томас. – А на долю древнейших выпадало значительно больше сложных ситуаций. И справлялись они с ними не всегда просто хорошо или плохо, а иногда именно так, чтобы выжить и оказаться сейчас здесь, на этой планете. Каждый из них наверняка пытался смыть со своих рук кровь… другой кровью. Извините, этот разговор не для завтрака.

– Думаешь, твой отец был таким же? – тихо спросила Шерил.

– Уверен, что ты и сама знаешь ответ.

Шерил некоторое время смотрела в сторону, а потом обратила свой взгляд к Чайне Циан. Он как бы говорил "Томас во всём прав. А ты всё ещё думаешь об Адморе?"

Действительно, после услышанного не так-то просто было сохранить уверенность. Выбрать одного из древнейших или обычного разумного парня? Конечно нет! Не древнейшего! Но нет и выбора. Если от Адмора будет ребёнок, ей заинтересуются другие древнейшие принцы-перевёртыши, ведь она хорошо показала себя на войне. И если отец не найдёт способа вернуть её в свой предел, она сможет отказывать им, если захочет.

Скорее бы узнать!..

– Шерил, мне надо с тобой поговорить.

– Конечно.

– Что ты хотела? – спросила подруга, когда они обе сели в экипаж.

– Хочу начать оформлять разрыв контракта с Тони.

– Ты решилась?

– Решился Тони. Ещё в первый день лета. Я ждала, что мне передадут от него какие-нибудь бумаги на подпись через пару дней. Но он наверняка решил отнёстись к этому делу так же халатно и безответственно, как и ко всему вообще в своей собственной жизни. Меня уже навещал герцог, приезжали Оливия и Моргана с Брайаном, но от Тони – ничего.

– Хм, хорошо. То есть…

– Хочу взять дело в свои руки. Это мой первый развод, – мягко сказала Чайна Циан. – Понятия не имею, что делать.

– Я устрою тебе встречу с канонистом.

– Спасибо.

18.6.34. – Восемнадцатый день шестого лунного периода тридцать четвёртого года эпохи Террора Сапфира.

После начала ненормальной жары завязать беседу с незнакомцами и найти понимающего слушателя стало значительно легче. Одно-единственное слово "жара", сразу сделало всех разумных очень сочувствующими и сердечными.

Сорорибэ, исполняющий главную роль в пьесе "Тихое, безбрежное", и собранный, ответственный Вин, его соперник по сюжету, уже стояли на своих местах и слабо помахивали шпагами, когда руководитель зачитал номер эпизода. Но ничего не происходило.

И тогда актёры, все прошедшие десять дней друг друга почти не замечавшие, впервые при Мирминелль, дружески разговорились на личные темы. Бутафорское оружие вернулось в коробку.

Рэмми, миниатюрное существо, играющее здесь нищеватого, но ловкого мальчика на побегушках, просто села в одно из кресел в зале, закрыла глаза и накинула на откинутую назад голову мокрый платок.

"Подхалим" Шало-Крисельд, как поняла Мирминелль, тоже нанятый недавно, стоял и нервничал, потел и ещё больше нервничал от того, что потел.

Моник, похоже играющая роли исключительно серветок и камеристок, примостилась на стуле возле края сцены и откровенно витала в облаках.

Шикарная Гасэ, работающая в амплуа соблазнительниц, роковых и титулованных красавиц труппы "Морис", тем не менее, выглядела отлично и почти бодро. Она обмахивалась бутафорским веером и не жаловалась.

Грэнни, высокая женщина без возраста, словно созданная, однако, только для того, чтобы воплощать отчётливый инфантильный типаж, переносила повышение температуры воздуха куда тяжелее. Не то, чтобы она доставала всех своим нытьём, но Мирминелль начало казаться, что вздохи и жалобы – это неотъемлемая часть Грэнни.

Джаскони вращал на столе тетрадь с текстом пьесы. И тоже вздыхал.

– Ждём ещё немного, и строим первый диалог в пятой сцене, – решил Бренган, тоже задействованный в постановке. Роль у него небольшая, и Мирминелль недоумевала, что он здесь делает. Актёры такой величины даже не всегда появляются на репетициях. Бренган – появился. Быть может, ожидается кто-то из начальства? Главный руководитель или даже сам хозяин, тот самый граф Эшберн? Но в Ганведене всё довольно строго заведено. Здесь не опаздывают. Никто и никогда.

– Ну что там строить? – с ленцой проговорила Гасэ. – Я потираю руки с заметно возбуждённым видом и спрашиваю у Моник: "Жив ли кто остался? Драка… кровавая ли была?" А Моник, запинаясь, отвечает. В тексте ценности особой нет, да и половину она сможет отыграть одними жестами.

Моник, очнувшись от грёз, выразительной мимикой, показала, что да, мол, она может это и всё – правда.

Мирминелль в который раз недоумевала про себя: руководители-постановщики здесь, в этом театре, до невозможного верят в гениальность актёров и почти не правят работу над образами. И почему никто не ругает за неточность текста? Что же это такое!

– А и верно, – вопиюще халатно согласился какой-то утомлённый Джаскони, прокрутил тетрадь по столу ещё пять раз. – Вот же незадача. Придётся идти ещё дальше. Но без выстроенной сцены дуэли запала может не хватить. В такую жару сложно представить, что кто-то может активно двигаться… А без этого всплеска силы и дури всё будет не то.

– О чём вы? Уверена, он приедет, – возразила Грэнни.