Осенние визиты

Кабинет был большим, и грохот выстрела утонул в деревянных стенах. Дом знал немало тайн и не испугался звука.

Тот, кто назвал себя Визирем, подошел к креслу. Секунду смотрел в лицо, по которому сочилась тонкая струйка крови. Сквозь волосы на лбу, опаленные близким выстрелом, темнела аккуратная маленькая дырочка.

Визирь перевел взгляд на рюмку. Взял ее, вдохнул аромат коньяка, перебивая пороховую гарь и запах жженых волос. Сделал глоток. Потом, морщась, стянул с вялого, словно живого еще, тела халат. Накинул на плечи, подпоясался.

Чтобы снять штору с окна, ему пришлось забраться на стол. Завернув тело, Визирь прошел к двери.

Старший охраны был в соседней комнате. Сам услышал, или кто-то его позвал?

— Зайди, — коротко приказал Визирь.

Крепкий черноволосый парень секунду смотрел ему в глаза, словно делая выбор. Что-то его смущало. Наконец он принял решение.

— Рашид Гулямович, вы стреляли?

— Да. Зайди, Фархад.

Охранник бросил лишь быстрый взгляд на завернутое тело. Лицо его не изменилось. Он вопросительно посмотрел на Визиря.

— Ваша вина, — сухо сказал тот. — Куда вы глядели? Мне пришлось убить его.

— Кто он?

— Это не должно тебя волновать.

Охранник пожал плечами. Похоже, ему не требовалось много времени на то, чтобы взвесить все плюсы и минусы.

— Очень серьезная неприятность.

— И очень хорошая благодарность. Кому ты доверяешь из своих?

Фархад покачал головой.

— Никому нельзя доверять. Его будут искать здесь?

— Нет, — Визирь ответил так холодно и уверенно, что охранник согласно кивнул.

— Я выйду в сад. Вы сможете подать… это… в окно?

— Да.

Охранник, не отводя взгляда от того, кого принимал за хозяина, шагнул обратно к двери.

— Мне не нужен никакой шум, Фархад. Я не собираюсь списывать этот труп на тебя.

Пока охранник обходил дом, Визирь оделся. Открыл тяжелую раму, перекинул тело через широкий подоконник. Фархад молча принял груз из темноты.

— У тебя будет большое желание заглянуть в лицо, — сказал Визирь. — Не ошибись. Я сразу пойму, что ты это сделал.

— Тут слишком темно, чтобы смотреть в лица, — ответил Фархад. — Не беспокойтесь, Рашид Гулямович.

Он вернулся минут через пятнадцать. Раскисшую землю копать было нетяжело.

— Утром я проверю это место, — сказал Фархад, глядя в затылок хозяина. Он сидел у камина, в том самом кресле. — Все будет хорошо.

— Кто еще слышал выстрел? — не оборачиваясь, отозвался Визирь.

— Никто.

— Спасибо, Фархад.

Запах горелого пороха был уже не слышен. Фархад секунду помедлил.

— Я протру пол, Рашид Гулямович.

— Напомни мне завтра, сколько я тебе должен, — ответил Визирь, вставая.

Искушение предложить Фархаду еще более выгодную работенку было велико. Но Визирь промолчал. Этот парень не убийца. Просто верный сторожевой пес.

Убийца взглянул бы в лицо мертвеца — и разделил его судьбу.

11

Где-то далеко, за несколько кварталов, прошумела машина. Ярослав приоткрыл глаза, словно надеясь поймать на потолке блик света. В детстве он провожал так каждую ночную машину — окна его комнаты выходили прямо на оживленную трассу. Какая таинственность была в этом отсвете чужой жизни — людях, не спящих ночами, людях, имеющих машины.

Теперь он не мечтал об автомобиле. Это осталось в детстве, вместе с желанием иметь собаку и твердой уверенностью, что мороженое вкуснее котлет. А вот ночь… ночь и шорох чужих судеб остались с ним навсегда.

Вот только лучи фар больше не заглядывают в его окна. Тихий район, мечта пенсионера.

Порой он и себе казался пенсионером, тридцатилетним волонтером войны с иллюзиями. Редко выбирающийся из дома, живущий где-то на грани двух миров — реального и скрытого за дисплеем компьютера. Кем, интересно, считают его соседи — мать-одиночка со второго этажа, бабульки с четвертого? Главой районной мафии, просто обеспеченным бездельником… «Нигде не работает, а деньги не считает» — читалось в их взглядах.

В общем-то, на это Ярославу было плевать. Писателю вовсе не нужно любить людей — достаточно любить своих героев. Они обладают теми же достоинствами и пороками, что и люди, но дороги как собственные дети.

Тишина давила. Как он привыкал к этой тишине первые месяцы после развода, как сражался с ней — музыкой, включенным телевизором, побеждая лишь несчастных соседей. А тишина пряталась под гитарными аккордами и тарахтеньем телеобозревателей, терпеливо ждала, пока он смирится. Тишина — одеяние смерти, и ее не победить.