От лагеря донесся металлический лязг: там ударили билом в рельс — на подъем. Когда показались шалаши, Молостов догнал Камынину.
— Очень прошу вас, Варвара Михайловна. Встретимся после ужина у дуба возле речки?
— Нет, нет… — вырвалось у нее.
— Мы непременно должны поговорить, — угрюмо, решительно сказал Молостов. — Зачем вы… хитрите.
Он вновь стиснул ее руку. Варвара Михайловна хотела резко ответить: «Не смейте трогать», но жалко, испуганно оглянулась, почти прошептала:
— Хорошо. Запомните, только на пять минут. Да пустите руку, больно.
Не прощаясь, не кивнув головой, Молостов повернулся и крупно зашагал на Васютин переезд к дорожному мастеру. Варвара Михайловна огляделась тревожно, с измученным видом: не видел ли кто? Ведь сзади идут грибники. Она плохо соображала, словно человек, у которого неожиданно поднялась температура. До чего позорно держала она себя на полянке! Как могла позволить Молостову так обращаться с собой?! Она страшилась вспомнить о муже, о сыне, о доме. Да было ли с ней все это? Не померещилось ли?.. Варвара Михайловна запнулась, приостановилась на мгновение — и низко наклонила вспыхнувшее лицо, точно хотела от кого-то скрыться: она вспомнила поцелуй Молостова и вновь пережила всю его опьяняющую сладость. Странно: запаха табака от техника она тогда совсем не почувствовала.
Поляна у старой елки опустела. За деревьями красным жаром разгоралась заря, из-за осинника брызнули в небо лучи: взошло солнце. Проснулась бабочка, спавшая на лиловато-голубых колокольчиках, замигала крылышками и полетела. Недалеко, у Васютиного переезда, в сарае у дорожного мастера вперебой запели два петуха. Весь лес был наполнен птичьими голосами: пернатые приветствовали новый день.
XVII
Воскресное утро наступило безветренное, по-летнему горячее. Чистое небо не мазала ни одна серая тучка, ни одно рыхлое облачко. Высоко поднималась ясная синь, и не было ей предела. Казалось, вечно будет сиять солнце, устойчиво держаться вёдро. На участке шебальцев колыхалась огромная, празднично разряженная толпа, а со всей трассы подъезжали машины, самосвалы, до отказа набитые строителями. Из ближних лагерей народ валил пешком. Сухая дымная пыль висела в неподвижном воздухе, слышался многоголосый гомон, залихватские переливы гармоник, звон гитары: «культурники» захватили свою музыку.
Шебальцы радушно встречали гостей, с гордостью водили по своему участку. На протяжении двух тысяч двухсот погонных метров, ровно возвышаясь над землей красивой насыпью, тянулось широкое дорожное полотно. Проезжая часть его была одета белой щебенкой, на съездах и подъемах выложена ровным булыжником, бровки обочин аккуратно заделаны, два новеньких моста блестели свежим деревом. С обеих сторон участка шебальцы выкопали канавы, отделив его от остального шоссе, поставили перекрытия из березовых жердей, чтобы не заскочил на машине какой-нибудь лихач шоферюга.
— Экие вы, ребята, проворные, — завистливо говорили хозяевам приезжие. — Теперь котомки на плечи и по домам?
— Натурально. Отпразднуем — вот и прощай трасса!
Из Моданска приехали руководители.
— Я в Москве задержался, — говорил Протасов, медленно шагая по новому шоссе, и полуобернулся к Хвощину, который все старался приладиться к его неровному шагу. — Приемочная комиссия много нашла огрехов?
— Мелочи, Семен Гаврилыч. Почти ничего.
— Все-таки?
— В одном месте шебальцы неправильно уложили пакеляжный камень, ну и… неудачно вышла расклинка его околом. Опыт-то у колхозников в нашем деле небольшой. Разрыли, поправили… теперь кора добротная. В другом месте укатка оказалась недостаточной. В общем уладили все. А каково ваше личное впечатление, Семен Гаврилыч?
— Вот иду, не проваливаюсь. Но как машины пойдут — время покажет. — Протасов кивнул на Камынина. — Его спрашивай, он и главный «повар»… и ревизор твоей дистанции.
— Оценку мы дали вполне удовлетворительную, — поспешно сказал Андрей Ильич.
— Что-то вы слишком спокойно говорите, — недовольно заметил ему Протасов. — Вам бы как начальнику вообще следовало пример показать, вы же тянетесь на прицеле у соседа.
Шедший в этой же группе Горбачев сострил:
— Так и должно быть, Семен Гаврилыч. Ведь Андрей Ильич начальник временный. Настоящий хозяин доротдела — Николай Спиридоныч. Ну, вот его положение и обязывает идти в голове. Скоро и детчинцы закончат свой участок, тоже квашинская дистанция.
— Может, начнем? — сказал Протасов, глянув на часы. — Все готово?
— Ждем артистов из Моданска, Семен Гаврилыч, — тотчас ответил Хвощин. — Концерт запрограммировали.
— Открывайте торжественную часть, они как раз и подъедут. Небось народ пришел не только поздравить шебальцев и обменяться опытом. Молодежь и потанцевать не прочь. Чего их задерживать? Пускай уж для всех сегодня будет настоящий праздник. Видите, парить начинает? Не собралась бы гроза.
— Совершенно правильно. Замолаживает. Тогда я пойду распоряжусь.