Осенняя женщина (Рассказы и повесть)

- Ох уж эти реликвии, - скривился Поссевин. - Прямо эпидемия какая-то. Теперь с Востока везут горы камней, собранных "на самой вершине Голгофы"; стога сена "из ясель, где родился Иисус"... Чего стоит одна "яма, в которой крепился крест Господень"!

- Яма? - удивился Федор.

- То ли еще встретится! Я получил послание от Спалатина. Он осмотрел все виттенбергское собрание. Я специально себе пометил... Вот. Он пишет, что насчитал там 5005 священных предметов, среди которых: обугленная ветвь от горящего куста, в виде которого Бог явился Моисею; 35 обломков креста Христова; по меньшей мере 200 вещей, некогда принадлежащих Богоматери; а также мумифицированный труп одного из невинных вифлеемских младенцев, зарезанных по приказу царя Ирода. Спалатин не поленился посчитать, что человек, обошедший виттенбергское собрание и прикоснувшийся к каждой святыне, получает освобождение от мук чистилища сроком на 127800 лет!

- Придется обойти и прикоснуться, - сказал Федор.

- Ладно, со мной-то не хитри, - с улыбкой сказал Поссевин. - Небось, по следам безбожного Лютера пройти хочешь? Ваш государь-надежа, видать, не больно уверовал в расписанную мною картину могущества папы? А? Вот и засылает шпиона, так? Между нами?

Карета одолевала последние версты пути по земле австрийских Габсбургов. Впереди вставали баварские отроги Альп.

- Да ведь у вас, иезуитов, наушники, чай и при нашем дворе имеются, спокойно отвечал Федор. - И стало быть знаешь ты обо мне все, или почти все. В шпионах я не числюсь. Хоть и состою в посольском приказе, да ведь это благодаря дядьке, пожалел сиротинушку, пристроил. Ну и способности к языкам, конечно, не помешали. Однако ж человек я простой. И направлен в Европу для расширения кругозора, да ради удовлетворения любопытства царя-батюшки.

- Простой, как же, - пробормотал Поссевин. - По крайней мере, давай до Аугсбурга доедем. Оттуда тебе проще будет решать, куда дальше.

- Зачем мне Аугсбург? - лениво проговорил Федор. - Нам ваши Фуггеры-богатеи, ни к чему. От них-то нам ни гроша не перепадет. Я лучше пешим ходом, вдоль границы, через Дунай...

- Простой-то простой, а про Фуггеров наслышан, - усмехнулся Поссевин. - И откуда такие познания у сиротинушки со способностями к языкам?

- Интересовался, - пожал широкими плечами Федор. - Надо же представление какое-никакое иметь, куда направляешься. Мало ли...

- Вот именно, мало ли, - предостерег Поссевин. - Один идешь, а на дорогах крестьяне-то ой как шалят. Их "Башмак" вовсю по Германии разгуливает.

- Надо же, "Башмаком" свою дружину окрестили, - задумчиво сказал Федор. - У нас бы "Лапоть" был... Ну да мне все едино. Что с меня взять? Он провел крепкой ладонью по короткой русой бороде. - Не купец я, не... поп какой-нибудь, папский каплун, просим прощения, торгующий индульгенциями. А правду говорят, много его святейшество хапнул, торгуя всего лишь бумажками?

Поссевин поиграл желваками, но опыт подсказал ему не затевать спор. Миновав пограничный пост, карета покатила по землям Баварии.

- Ладно, как найти меня, знаешь, - сказал Поссевин, когда карета остановилась у моста через безымянный приток, верстах в двадцати от Розенхейма. - Рекомендательные письма я тебе написал. Держи. Ступай с Богом.

Федор спрыгнул с подножки, карета покачнулась.

- И вам счастливо добраться, - сказал он, потягиваясь и разминая затекшие мышцы. - Непременно передам государю о заботе вашей.

- Вот-вот, передай. Да всю правду поведай о том, что узришь в землях немецких. Обо всех мелких княжествах, дури их и высокомерии, о нежелании понять, что только в единении...

Федор посмотрел укоризненно, и иезуит замолчал, захлопывая дверцу. Карета тронулась.

Серый день стоял над холмами. Сумрачное небо отражалось в неширокой речушке, поросшей по берегам тальником. От моста спускалась к кустарнику тропа и, петляя вдоль берега, исчезала в легкой дымке. Пахло гарью. Должно быть, в полях жгли стерню. А может быть, дымили руины разгромленного поместья...

Виттенберг действительно привлекал Федора. И прежде всего личностью и деяниями Лютера, доктора Мартинуса. Русский двор настороженно следил за Реформацией, за религиозными битвами в Европе, за противостоянием католической церкви и народившегося лютеранства, поднимающего ужасающую волну крестьянского слепого и безжалостного бунта.

Сама природа в Европе в те годы сбивалась с толку. В феврале цвели вишни, а бабочки летали, как летом. В пасхальные недели обрушивались морозы. Гибли посевы, и к осени начинался мор. В Швабии, Баварии и Австрии свирепствовали эпидемии. Множились слухи о чудовищных несуразностях. Всюду жаловались на рождение уродов: шестипалых детей, телок о двух головах и ягнят без копыт. Над деревнями бились в воздухе между собою аисты; стаи галок налетали на стаи ворон. Пророки-перекрещенцы, бродившие по городам и селам, твердили, что близок вселенский переворот, после которого наступит тысячелетнее царство справедливости и братства...