Осенняя женщина (Рассказы и повесть)

Более не задавал я тех вопросов. Но о хозяйстве своем он рассказывал много, охотно и добродушно.

Развязка же нашей встречи оказалась внезапной для меня. Епифаний вдруг, словно вспомнив о чем-то более важном, чем визит гостя издалека, замолк, затем сказал, глядя в стол:

- Вот и все, за чем пригласил я тебя. Более мне сказать нечего. И что тебе длить здесь твои часы? Поезжай с Богом?

И оборотясь к сыну, добавил:

- А нам пора к земле. Мы своим трудом живем. Правда ли, Митя?

И послушный мальчик оставил игрушки и подошел к отцу.

- Что тебе дать с собою? Овощей ли каких? Солений?

Но я отказывался от всего, задетый столь странным приемом.

- А, знаю, - сказал Епифаний. - Вот же для тебя.

И снял с печи полотняный мешочек.

- Здесь мой самосад. Помни же меня и люби.

И не смог я отказаться.

- Так ли спасибо, - сказал я. - Однако ж постой, позволь мне дождаться хотя бы Адели. Ведь у меня к ней презент и поклоны.

Тягостно для меня прозвучало его недолгое молчание.

- Не стоит тебе дожидаться Адели, - сказал Епифаний. - Да и не узнаешь ты ее в женщине, прячущей кудри под грубым платком, а нежные ступни - в тяжелых сапогах. Ступай с Богом.

Что оставалось делать?

У крыльца, впрочем, задал я ему еще один вопрос, уже мой вопрос:

- Отчего ты позвал меня, именно меня?

Он ответил с готовностью:

- Оттого, что ты не столь красноречив. Оттого что ум твой, да простишь мне, не столь жаден до тайн мироздания, равно недоступных ни глупцу, ни мудрецу.

Выходя из калитки, я оглянулся, сказал негромко:

- Мы будем вспоминать тебя.

Епифаний промолчал. А сын его, глянув вверх, на отца, робко махнул мне рукой на прощание...

Я сидел в траве у автобусной станции, курил неумело свернутую самокрутку, давясь крепчайшим горлодером. Крестьяне ожидали автобуса, который привезет их с того набитыми мешками к ночному поезду, к тому самому поезду, где мне предстояло о многом подумать в прокуренном тамбуре. Подумать лежа, Бог даст, на третьей полке в общем вагоне. Мне надо было подумать, почему же он пригласил меня, и что хотел ответить моими устами вопрошающим. Подумать, как я расскажу ожидающим меня о том, что они никогда больше не увидят Адели, лебединокрылой душою Адели...

СИДЕЛЕЦ

Внешностью Михея природа обделила. Лицо прыщавое, дурное, правый глаз косит. Росту он хоть и выше среднего, да только девчонки все равно не заглядываются.

Это сейчас он сидит в опрятном светлом магазинчике, а начинал лет пять назад в киоске крохотном, будке. Обосновал ее на бойком месте у метро "Кунцевская" хитрющий грузин Заза. Разглядел он и в угрюмом злобном пареньке надежного сидельца, на которого можно оставить добро хозяйское. Не обворует, не сбежит и служить станет преданно. Потому как всегда будут нужны парню деньги на девок. Так-то...

Вспоминая времена будочные, только головой Михей недоверчиво качает. Летом духота и вонь. Зимой холод собачий. Торговали водкой дешевой, отравою. Покупатель шел жалкий, бранчливый...

Теперь Михей не жмется среди коробок, а сидит за белым прилавком, поигрывая кнопками электронного кассового аппарата-игрушечки. Магазин ломится от дорогого добра. У дверей охранник стоит, вышибала. Покупатель не шваль какая-нибудь, народ солидный, которому недосуг гоняться за дешевизной. И Михей уже не хамит открыто, как бывало, но и не раболепствует, ведет себя с достоинством. На черный день уже отложено.

Знойный июньский день клонится к вечеру. Охранника сморило, того и гляди, по косяку сползет. Михей с усмешкой смотрит на этого громилу, затянутого в душную зеленую форму и ремни. Сам Михей облачен лишь в шорты и майку, на которую свисает недавно купленный тяжеленный серебряный крест.

Воскресенье. Редкий покупатель забредает лишь за пивом холодным. Вот и еще один, из числа тех, к которым у Михея интерес особый. Видит Михей через широкую стеклянную витрину, как подъехал малый, его ровесник, на шикарной иностранной машине, как небрежно захлопнул дверь, что-то коротко и повелительно сказав-приказав роскошной блондинке, оставшейся на пассажирском сиденье. Чувства Михея понятны - не сиживал тот лощеный хлыщ в вонючих будках, не мерз за копейку, не выслушивал мат всякой пьяни.

Однако Михей ничем своих эмоций не выказывает. И лишь с охотничьим интересом наблюдает, как входит малый небрежной походкой в магазин, как останавливается перед прилавком, не вынимая левой руки из кармана дорогих светлых брюк. Бросив деньги перед Михеем, требует бутылку "Гессера". Михей невозмутимо отсчитывает сдачу и ставит бутылку на прилавок.

- А открыть?

Михей достает из-под прилавка открывалку на веревке и молча со стуком кладет рядом с запотевшей бутылкой. Малый, не вынимая руки из кармана, начинает открывать. Михей смотрит с насмешливым интересом. Бутылка скользит по пластику и ахается у ног покупателя. Пенная жидкость заливает ему ноги. Из подсобки выглядывает вечно хлопочущий Заза. Оборачивается охранник.

- Двумя руками-то все надо делать, - назидательно выговаривает Михей, ногой придвигая к себе коробку с пивом.

Малый, не теряя лица, вновь достает деньги и швыряет на прилавок.

- Повторить. Сдача - в счет уборки.