Осенняя женщина (Рассказы и повесть)

- А и то сказать, - продолжил Петров, - о чем тут трубить? Взял бы я тебя с собой в тайгу... Вот там, брат, совсем другое дело. Ну совсем другое. Труби, сколько душа пожелает. Деревьев много, а под ними зверья и птицы пока не перевелось. Найдется и для твоих звуков место. И никому не помешаешь. Больше того - станешь будить рано, только спасибо скажут. Правда! И места у нас - краше не бывает. Сам посуди: даже солнце оттуда восходит - это что, шутки? Правда, - добавил Петров, понизив голос, последнее время его, солнце, приходится долго уговаривать. Оно капризничает, не хочет подниматься... Не совсем, признаюсь, приятное зрелище... Приходится всем народом наваливаться. А так все хорошо. Так что подумай, а я пока - по делам.

И те оставшиеся от двухсот километров несколько сот метров, что отделяют его от дочки, он проходит чуть ли не за час, отвлекаясь на все и вся.

Дверь открывает бывшая жена и спокойно, словно они расстались только вчера, говорит:

- Привет. Заходи.

Пока Петров заходит, он вспоминает, что жена его никогда и ничему не удивлялась. Это всегда ставило Петрова в тупик. Жить в тупике ему не нравилось. Поэтому они и разошлись. С тупиком и женой. А не потому, скажем, что он был жадный или злой, или пьяница.

В прихожей, а потом в комнате настает для Петрова время дочки.

Каждый раз, прежде, чем обняться, они минут пять корчат друг другу рожи. Ничего себе, веселые рожи. Потом уже Петров говорит:

- Ну, здорово что ли, сосиска.

- Сам сосиска, - не сдается Танек.

- Это почему же я сосиска? - удивляется он.

- А я почему? - изумлена она.

- Потому что ты маленькая, толстенькая и глупенькая, - сделав жалостливое лицо, поясняет он.

- А ты длинный, худой и... тоже, - отвечает она, делая шаг назад.

- Что-о? - грозно хмурит брови Петров.

И дочка, все еще маленькая, несмотря на долгие разлуки, уже готова хохотать, кричать, бегать. Но в комнату из кухни заглядывает бывшая жена и пресекает буйство:

- Значит так. Ты, любвеобильный отец, и ты, двуногая чума, пока жарится картошка...

Петров в это время видит перед собой только одноногую "чуму". Вторая нога у "сосиски" поднята и еще не знает, бежать ей или нет.

- ... идете гулять, но не далеко, а то вас не докричишься.

И они идут. Прогулка, понятно, начинается с захода в магазин, где закупается масса веселой и яркой чепухи. Затем они нагруженные возвращаются во двор, где Танек начинает возню в Песке, а Петров заманивает очередную мысль.

- Ты вот что мне объясни, - призывает Петров дочку. - Почему, когда я был такой же, как и ты, по возрасту, то и для меня возня в песке была непустяшным занятием... А теперь, при всем моем уважении к тебе, я не могу вспомнить и понять, что же там такого, в этом песке, было важного? Молчишь? Вот и получается, что память не все нам сохраняет из детства. А почему?

- Зовут, - отвечает Танек, показывая на окно, в котором призывно семафорит руками бывшая жена.

- Ладно, пошли. Пообщаемся все вместе, за столом. Тоже дело нужное...

- Письма регулярно получаешь? - спрашивает Петров, когда они с Таньком, помыв руки, сидят за столом.

- Угу, - говорит Танек с набитым ртом.

- А что толку, - вмешивается бывшая жена. - Читать-то все равно не умеет.

- Скоро научится, - убежденно говорит Петров. - Главное: по порядку письма складывать. А потом точно так же и прочитать. Ничего и не изменится. Просто можно считать, что шли с большим опозданием. Бывает...

- Я складываю, - говорит Танек.

И они продолжают работать вилками. Кроме бывшей жены, которая начинает обычное:

- Ты лучше скажи, когда вернешься? Совсем вернешься?

- А сколько у нас еще впереди?

- Чего впереди?

- Ну, лет жизни...

- Господи! Да откуда же я знаю? Ну, тридцать, допустим... Хватит?

- Так куда же мне торопиться? - резонно, как ему кажется, отвечает Петров.

- Так, - говорит бывшая жена, откладывая вилку и начиная мять в руках салфетку. - Хорошо. Теперь скажи, как, по-твоему, что ты сейчас ешь?

- Как что? - говорит Петров, всматриваясь в тарелку. - Сама же говорила - картошка.

- Угу. Картошка. А если бы я сказала - моченые грабли? Тоже бы поверил? И так же уплетал, не задумываясь?

- При чем тут грабли? Ведь вкусно же. Как, Танек?

- Во! - говорит Танек.

- Так вот слушай, - говорит бывшая жена. - Это - жареные ананасы. Специально для тебя, Петров. Ты ведь любишь, чтобы все не как у людей... Ведь любишь?

Только что приступивший к удивлению Петров вдруг понимает, что сейчас начнутся слезы. Этого он терпеть не может. Переглянувшись с Таньком, поднимается из-за стола.

- Ну... я пошел, что ли? - говорит он. - Проводишь, Танек?

- Ага, до двери, - говорит Танек, посмотрев на мать и сползая со стула.

В коридоре Петров целует дочку в лоб, вспоминая, что надо говорить в таких случаях.

- А... Вот вспомнил... Маму слушайся, - произносит он назидательно.

И еще кричит в комнату бывшей жене:

- Ушел!

А потом, пока спускается по лестнице и выходит во дворе, и пока добирается до сквера, к горнисту, все думает и бормочет под нос: