Осень в Петербурге

Вернувшись в квартиру, он с испугом видит, что дверь в комнату его открыта, а в самой комнате кто-то есть: женщина стоит спиной к нему, разглядывая портреты Павла. На миг мелькает виноватая мысль, что это жена приехала в Петербург и отыскала его. Затем он узнает женщину и с трудом удерживается от протестующего крика: Сергей Нечаев, в том же синем платье и в той же шляпке, что прежде.

Тут появляется Матрена и, не давая ему произнести ни слова, переходит в наступление.

– Разве можно так подкрадываться к людям! – восклицает она.

– Но что вы двое делаете в моей комнате?

– У нас столько же прав… – горячо начинает она. Однако Нечаев перебивает ее.

– Кто-то навел на нас полицию, – говорит он, подступая на шаг. – Надеюсь, не вы.

Сквозь аромат лаванды пробивается зловоние мужского пота. Пудра на горле Нечаева лежит неровными полосами, сквозь нее проросла щетина.

– Это неуместное, совершенно неуместное обвинение. Спрашиваю во второй раз: что вы делаете в моей комнате? – Он поворачивается к Матрене: – А ты… ты больна, тебе следует в постели лежать!

Словно не слыша, она вытаскивает из-под кровати чемодан Павла.

– Я сказала ему, что он может взять одежду Павла Александровича, – говорит она и, не давая времени возразить, продолжает: – Да, может! Павел купил ее на свои деньги, и к тому же Павел был его другом!

Она открывает чемодан, вытаскивает белую сюртучную пару.

– Вот! – вызывающе произносит она.

Окинув пару взглядом, Нечаев расправляет ее на постели и начинает расстегивать платье.

– Извольте объяснить…

– Нет времени. Еще рубашка нужна.

Нечаев вытягивает руки из рукавов. Платье спадает ему до лодыжек, он стоит перед ними в грязном хлопчатом исподнем и черных лакированной кожи ботинках. Он без чулок; у него сухопарые, волосатые ноги.

Нимало не смущаясь, Матрена хлопочет, помогая Нечаеву влезть в одежду Павла. Он хочет протестовать, но что может сказать он этим детям, когда они, затыкая уши, смыкают ряды против стариков?

– Что сталось с вашей чухонской подружкой? Она с вами?

Нечаев натягивает сюртук. Сюртук длинен ему и слишком широк в плечах. Не так ладен, как Павел, и далеко не так красив. Он ощущает безутешную гордость за сына. Смерть взяла не того человека!

– Пришлось ее бросить, – говорит Нечаев. – Нужно было поскорее убраться оттуда.

– Иными словами, вы сдали ее полиции. – И, не дожидаясь ответа Нечаева, он добавляет: – Умойтесь. Вы похожи на клоуна.

Матрена выскальзывает из комнаты и возвращается с влажной тряпицей. Нечаев протирает лицо.

– Лоб тоже, – говорит Матрена. – Вот здесь.

Она берет тряпицу из рук Нечаева и оттирает пудру, комками налипшую ему на брови.

Сестричка. Она и с Павлом вела себя так же? Что-то вгрызается в его сердце: зависть.

– Неужто вы и вправду рассчитываете ускользнуть от полиции, разгуливая средь зимы в костюме дачника?

Нечаев не обращает внимания на колкость.

– Мне нужны деньги, – говорит он.

– От меня вы их не получите.

Нечаев поворачивается к девочке.

– У тебя есть что-нибудь?

Матрена опрометью вылетает из комнаты. Слышно, как она волочет по полу стул. Возвращается она с банкой, полной монет, высыпает их на постель и принимается пересчитывать.

– Маловато, – бормочет Нечаев, но, однако же, ждет окончания счета.

– Пять рублей и пятнадцать копеек, – объявляет Матрена.

– Нужно больше.

– Так ступайте на улицу и просите милостыню. Я вам денег не дам. Идите просите подаяния во имя народа.

Они с ненавистью глядят один на другого.

– Почему вы не даете ему денег? – спрашивает Матрена. – Он же друг Павла!

– Мне нечего ему дать.

– Неправда! Вы говорили маме, что у вас куча денег. Вот и отдайте ему половину. Павел Александрович так бы и поступил.

Павел – и Иисус тоже!

– Ничего подобного я не говорил. Нет у меня никакой кучи.

– Давайте, давайте! – Нечаев, поблескивая глазами, хватает его за руку. Он снова слышит запах страха, источаемый молодым человеком. Неистовый, но напуганный, бедняга! Однако он сознательно не пускает жалость дальше порога.

– Нет, и решительно нет.

– Почему вы такой скареда? – выпаливает Матрена со всей презрительностью, на какую способна.

– Я вовсе не скареда.

– Конечно, скареда! Вы и с Павлом скупились, а теперь друзьям его помочь не хотите! У вас полным-полно денег, да только вы их все для себя бережете. – Она поворачивается к Нечаеву: – Ему платят за его книги тысячи рублей, а он все оставляет себе! Правда-правда! Мне Павел рассказывал!

– Вздор! Павел ничего не смыслит в денежных делах.

– Нет не вздор! Павел заглядывал в ваш стол! Он видел ваши приходные книги!

– К черту Павла! Павел понятия не имел, как их читать, и видел лишь то, что хотел увидеть! Я годами сидел в долгах, каких ты и представить себе не способна! – Он поворачивается к Нечаеву: – Нелепейший разговор. Нет у меня для вас денег. И я считаю, что вам следует немедленно уйти отсюда.

Но Нечаев уже не спешит. Он даже улыбается.