Читаем Осень в Петербурге полностью

- О нет. Навряд ли у кого из друзей моего сына осталась надежда встретиться с ним. Я хотел сказать другое: Нечаев явился сюда не потому, что рассчитывал на мое расположение, но по причине прежней дружбы с сыном моим.

- Да, о преступных связях вашего сына нам известно.

Он пожимает плечами.

- Быть может, не столь уж и преступных. И, быть может, не о связях, но только о дружбе. Однако оставим это. Решение этого вопроса суду уже не подлежит.

- Известно ли вам, куда направился отсюда Нечаев?

- Не имею представления.

- Покажите ваши документы.

Он вручает офицеру паспорт - свой, не исаевский. Офицер прячет паспорт в карман и надевает фуражку.

- Вам надлежит явиться завтра утром в участок на Садовой и дать полные показания. В дальнейшем будете являться в тот же участок каждодневно перед полуднем, вплоть до последующих распоряжений. Петербург покидать запрещается. Вам все ясно?

- И на чей же счет я буду здесь жить?

- Это меня не касается.

Он делает своему спутнику знак вывести арестованную. И уже у дверей квартиры чухонка, так и не произнесшая до этой минуты ни слова, вдруг начинает артачиться.

- Я проголодалась! - жалобно произносит она и, когда полицейский хватает ее за руку, чтобы насильно вывести из дверей, упирается ногами в пол и цепляется за косяк. - Я проголодалась, дайте мне какой-нибудь еды!

Нечто стонущее, отчаянное слышится в ее крике. И хоть Анна Сергеевна стоит к чухонке ближе всех, просьба ее несомненно обращена к Матрене, которая уже вылезла из кровати и стоит, сунув в рот большой палец и наблюдая происходящее.

- Я принесу! - говорит Матрена и стремглав кидается к буфету. Она возвращается с краюхой черного хлеба и огурцом, принесла она и свой кошелечек.

- Берите все! - возбужденно выпаливает она и сует в руки чухонки еду вместе с деньгами. Затем отступает назад и, вскинув голову, приседает в странном старомодном реверансе.

- Никаких денег! - протестует полицейский, заставляя девочку взять деньги назад.

Ни слова благодарности от чухонки, которая после мгновенной вспышки непокорства снова впадает в оцепенение. Как будто из нее выбили всю ее живость, думает он. Действительно ли они били ее - или учинили нечто похуже? И Матрена как-то догадалась об этом? В том-то и кроется причина ее жалости? Но что может знать ребенок о подобных вещах?

Как только полицейские уходят, он возвращается к себе, задувает свечу, составляет ее вместе с иконами и портретами на пол и снимает расстеленный поверх туалетного столика трехполосый флаг. Затем возвращается в соседнюю комнату. Анна Сергеевна сидит около Матрены с шитьем. Он швыряет флаг на постель.

- Если я стану сейчас разговаривать с вашей дочерью, я определенно вспылю снова, - произносит он, - а потому спросите ее от моего имени, как это попало в мою комнату.

- О чем вы? Что это такое?

- Спросите у нее.

Анна Сергеевна расправляет флаг на постели. В нем около метра длины, очевидно, им немало попользовались, ибо краски - белая, красная и черная вертикальные полосы равной ширины - потускнели и выцвели. Где они им размахивали - в комнатушке над заведением Madame la Fay?

- Чей это флаг? - спрашивает Анна Сергеевна.

Он молчит, ожидая ответа девочки.

- Народный. Флаг народа, - неохотно отвечает она наконец.

- Ну, довольно, - говорит Анна Сергеевна и целует дочь в лоб. - Спать пора.

И она задергивает занавесь, не оставляя ни щелки.

Пять минут спустя Анна Сергеевна заходит к нему со сложенным в несколько раз флагом в руках.

- Извольте объясниться, - говорит она.

- Вы держите в руках флаг "Народной расправы". Флаг мятежа. Если вам угодно узнать, что означает каждый из этих цветов, могу объяснить. Или спросите Матрену, уверен, она это тоже знает. Я и вообразить не могу поступка более дерзкого и обличающего, нежели выставление этого флага напоказ. Матрена в мое отсутствие расстелила флаг у меня в комнате, где его могли увидеть полицейские. Уж не помешалась ли она?

- Не смейте так о ней говорить! Откуда ей было знать, что придет полиция? А флаг - если это такая опасная вещь, я просто сожгу его сию же минуту.

- Сожжете? - изумленно спрашивает он. Как просто! Почему он не сжег синее платье?

- И позвольте сказать вам еще одно, - добавляет она, - этим все и должно закончиться, навсегда. Вы втягиваете Матрену в дела, которыми ребенку заниматься не пристало.

- Более чем согласен. Однако втягиваю ее не я. Нечаев.

- Не вижу разницы. Не будь здесь вас, не было бы и Нечаева.

15

Подполье

За ночь высыпал снег. При выходе на улицу его ослепляет внезапная белизна. Он застывает на месте, опускает лицо, охваченный ощущением, что мир перед ним закружился, и закружился странно - не слева направо, но сверху вниз. Он чувствует, что если сделает хотя бы шаг, то непременно повалится.

Все это может быть только прелюдией припадка. Припадок вот уж несколько дней как возвещает о своей близости - приступами головокружения и сердцебиения, утомления и раздражительности, - возвещает, но не приходит. Если, конечно, не считать припадком состояние, в котором он пребывает последнее время.

Перейти на страницу:

Похожие книги