Осень в Петербурге

- Я сильно к нему привязалась, Федор Михайлович. Он был добрым и великодушным молодым человеком. И то, что он приходился вам сыном, жизни его не облегчало. Он был одинок, неуверен в себе, старался найти собственный путь. Я все это понимала. Но я не принадлежу к его поколению. Разговаривать со мной так, как с Матреной, он не мог. С нею он вновь становился ребенком. - Она замолкает, но ненадолго. - Мне часто казалось. - позвольте мне упомянуть об этом, раз уж мы говорим откровенно, - что Павел слишком рано расстался с детством, не успев наиграться. Не знаю, приходилось ли вам думать об этом. Возможно, нет. И все же меня и теперь удивляет, что вы сердиты на него за такой пустяк, как сон до позднего часа.

- Что же тут для вас удивительного?

- Да то, что я ожидала найти в вас, в художнике, больше сострадания и сочувствия. Одни дети мечтают во сне, другие дожидаются дня, чтобы предаться мечтаниям. Следует дважды подумать, перед тем как будить спящего ребенка. Когда Павел оставался с Матреной, ребенок, скрытый в нем, получал возможность выйти наружу. Теперь я рада, что это происходило, рада, что Павел этой возможности не упустил.

Он видит вдруг семилетнего Павла в сером клетчатом пальто, в треухе, в великоватых ему сапожках - мальчик прыжками несется по снегу и что-то кричит как очумелый. В самом углу картины вырисовывается что-то еще, от чего он спешит отмахнуться.

- Мы с Павлом впервые свиделись в Семипалатинске, когда мальчику уже было семь лет, - говорит он. - Он не питал ко мне особой приязни. Я был для него чужим человеком, к которому он и мать его переехали на жительство. Человеком, отнявшим у него мать.

Мать овдовела. Сын вдовы. Вдовий сын.

Он не успевает еще договорить, как то, от чего он отмахнулся было, упрямо возвращается - существо, которое он может обозначить лишь как тролля, уродливая маленькая тварь, рыжеволосая, рыжебородая, ростом не выше трех-, четырехлетнего мальчугана. Павел еще скачет по снегу, крича и пристукивая, точно жеребенок, коленкой о коленку. Тролль же стоит в сторонке и смотрит. На нем кожаная жилетка цвета ржавчины, шея открыта, похоже, он (или оно) и стужи-то не ощущает.

- ...для ребенка трудно... - Она тем временем говорила что-то, им наполовину пропущенное. Кто эта мерзкая тварь? Он пристально вглядывается в лицо. И с внезапным потрясением узнает его. Ноздреватая кожа, оспенные шрамы, от холода вздувшиеся и посиневшие, жидкая бородка, из этих оспин растущая, снова Нечаев, умалившийся, добравшийся до Сибири, чтобы омрачить начальную пору сына его! Что означает это видение? Он издает тихий стон, и Анна Сергеевна примолкает на полуслове.

- Простите, - просит он. Но она обиделась.

- Вам, конечно, нужно еще уложиться, - говорит она и, не слушая его извинений, выходит.

12

Исаев

Его проводят в тот же кабинет. За столом, однако же, сидит другой полицейский чиновник, не Максимов. Не представившись, этот другой указывает ему на стул.

- Имя ваше? - спрашивает чиновник.

Он называется.

- Я полагал, что увижу господина Максимова.

- Дойдет черед и до Максимова. Занятие?

- Писатель.

- Писатель? Какого рода писатель?

- Пишу книги.

- Какого рода книги?

- Романы. Рассказы.

- Для детей?

- Нет, то есть не специально для детей. Хотя надеюсь, что и дети их смогут читать.

- Ничего неподобающего?

Неподобающего? Он задумывается.

- Ничего такого, что способно повредить ребенку, - отвечает он наконец.

- Хорошо.

- Впрочем, во всяком сердце есть темные уголки, - с неохотою добавляет он. - Только не всякий об этом знает.

Чиновник, впервые с начала их разговора отрывает глаза от бумаг.

- То есть это вы что же хотите сказать?

Он моложе Максимова. Помощник его?

- Ничего. Ничего.

Чиновник кладет перо.

- Хорошо, займемся покойным Ивановым. Иванова вы знать изволили?

- Не понимаю. Я полагал, что меня вызвали сюда в связи с бумагами сына.

- Все в свое время. Итак, Иванов. Когда вы с ним познакомились?

- Первый наш разговор произошел с неделю назад примерно. Он слонялся у дверей дома, в котором я нынче стою.

- Шестьдесят третий нумер по Свечной.

- Шестьдесят третий нумер по Свечной. Было очень уж холодно, и я предложил ему кров. Он провел ночь в моей комнате. На другой день мне сказали, что неподалеку от нас совершилось убийство и что подозревают Иванова. Лишь впоследствии...

- Подозревают Иванова? В убийстве? Должен ли я так вас понять, что вы сочли Иванова убийцей? Откуда вы это взяли?

- Позвольте же мне закончить! Подобного толка слухи ходили по нашему дому, или, может быть, девочка, которая пересказала их мне, что-то напутала, не знаю. Да и какая разница, в сущности, если он уже мертв? Меня удивило и напугало, что жертвой оказался человек вроде него. Он был совершенно безвреден.

- Однако ж он был не тем, за кого себя выдавал, не так ли?

- Вы хотите сказать, не нищим?

- Вот-вот, нищим-то он все-таки не был?

- Так это ведь с какой точки взглянуть: можно сказать, что не был, а можно, что и был.

- Как-то туманно у вас все выходит. Вы заявляете, будто не знали о занятиях Иванова? Оттого вы и удивились?