Осень в Петербурге

Вернувшись в квартиру, он с испугом видит, что дверь в комнату его открыта, а в самой комнате кто-то есть: женщина стоит спиной к нему, разглядывая портреты Павла. На миг мелькает виноватая мысль, что это жена приехала в Петербург и отыскала его. Затем он узнает женщину и с трудом удерживается от протестующего крика: Сергей Нечаев, в том же синем платье и в той же шляпке, что прежде.

Тут появляется Матрена и, не давая ему произнести ни слова, переходит в наступление.

— Разве можно так подкрадываться к людям! — восклицает она.

— Но что вы двое делаете в моей комнате?

— У нас столько же прав… — горячо начинает она. Однако Нечаев перебивает ее.

— Кто-то навел на нас полицию, — говорит он, подступая на шаг. — Надеюсь, не вы.

Сквозь аромат лаванды пробивается зловоние мужского пота. Пудра на горле Нечаева лежит неровными полосами, сквозь нее проросла щетина.

— Это неуместное, совершенно неуместное обвинение. Спрашиваю во второй раз: что вы делаете в моей комнате? — Он поворачивается к Матрене. — А ты… ты больна, тебе следует в постели лежать!

Словно не слыша, она вытягивает из-под кровати чемодан Павла.

— Я сказала ему, что он может взять одежду Павла Александровича, — говорит она и, не давая времени возразить, продолжает: — Да, может! Павел купил ее на свои деньги, и к тому же Павел был его другом!

Она открывает чемодан, вытаскивает белую сюртучную пару.

— Вот! — вызывающе произносит она.

Окинув пару взглядом, Нечаев расправляет ее на постели и начинает расстегивать платье.

— Извольте объяснить…

— Нет времени. Еще рубашка нужна.

Нечаев вытягивает руки из рукавов. Платье спадает ему до лодыжек, он стоит перед ними в грязном хлопчатом исподнем и черных лакированной кожи ботинках. Он без чулок; у него сухопарые, волосатые ноги.

Нимало не смущаясь, Матрена хлопочет, помогая Нечаеву влезть в одежду Павла. Он хочет протестовать, но что может сказать он этим детям, когда они, затыкая уши, смыкают ряды против стариков?

— Что сталось с вашей чухонской подружкой? Она с вами?

Нечаев натягивает сюртук. Сюртук длинен ему и слишком широк в плечах. Не так ладен, как Павел, и далеко не так красив. Он ощущает безутешную гордость за сына. Смерть взяла не того человека!

— Пришлось ее бросить, — говорит Нечаев. — Нужно было поскорее убраться оттуда.

— Иными словами, вы сдали ее полиции. — И не дожидаясь ответа Нечаева, он добавляет: — Умойтесь. Вы похожи на клоуна.

Матрена выскальзывает из комнаты и возвращается с влажной тряпицей. Нечаев протирает лицо.

— Лоб тоже, — говорит Матрена. — Вот здесь.

Она берет тряпицу из рук Нечаева и оттирает пудру, комками налипшую ему на брови.

Сестричка. Она и с Павлом вела себя так же? Что-то вгрызается в его сердце: зависть.

— Неужто вы и вправду рассчитываете ускользнуть от полиции, разгуливая средь зимы в костюме дачника?

Нечаев не обращает внимания на колкость.

— Мне нужны деньги, — говорит он.

— От меня вы их не получите.

Нечаев поворачивается к девочке.

— У тебя есть что-нибудь?

Матрена опрометью вылетает из комнаты. Слышно, как она волочет по полу стул. Возвращается она с банкой, полной монет, высыпает их на постель и принимается пересчитывать.

— Маловато, — бормочет Нечаев, но, однако же, ждет окончания счета.

— Пять рублей и пятнадцать копеек, — объявляет Матрена.

— Нужно больше.

— Так ступайте на улицу и просите милостыню. Я вам денег не дам. Идите, просите подаяния во имя народа.

Они с ненавистью глядят один на другого.

— Почему вы не даете ему денег? — спрашивает Матрена. — Он же друг Павла!

— Мне нечего ему дать.

— Неправда! Вы говорили маме, что у вас куча денег. Вот и отдайте ему половину. Павел Александрович так бы и поступил.

Павел — и Иисус тоже!

— Ничего подобного я не говорил. Нет у меня никакой кучи.

— Давайте, давайте! — Нечаев, поблескивая глазами, хватает его за руку. Он снова слышит запах страха, источаемый молодым человеком. Неистовый, но напуганный, бедняга! Однако он сознательно не пускает жалость дальше порога.

— Нет, и решительно нет.

— Почему вы такой скареда? — выпаливает Матрена со всей презрительностью, на какую способна.

— Я вовсе не скареда.

— Конечно скареда! Вы и с Павлом скупились, а теперь друзьям его помочь не хотите! У вас полным-полно денег, да только вы их все для себя бережете. — Она поворачивается к Нечаеву. — Ему платят за его книги тысячи рублей, а он все оставляет себе! Правда-правда! Мне Павел рассказывал!

— Вздор! Павел ничего не смыслил в денежных делах.

— Нет не вздор! Павел заглядывал в ваш стол! Он видел ваши приходные книги!

— К черту Павла! Павел понятия не имел, как их читать, и видел лишь то, что хотел увидеть! Я годами сидел в долгах, каких ты и представить себе не способна! — Он поворачивается к Нечаеву. — Нелепейший разговор. Нет у меня для вас денег. И я считаю, что вам следует немедленно уйти отсюда.

Но Нечаев уже не спешит. Он даже улыбается.