Осень Атлантиды

Разенкова Маргарита Осень Атлантиды

Атлантида…

Кто, когда и зачем заговорил о ней первым? Древнегреческий философ Платон? Так, по крайней мере, считают. Точнее, не «заговорил», а «напомнил»: в диалогах «Тимей» и «Критий» он говорит об Атлантиде со слов Солона. Тому, в свою очередь, поведал о ней жрец из города Саис. И, по всей видимости, они тоже не были первыми, кто знал об этой канувшей в веках цивилизации.

Упругая нить человеческой памяти тянется из мистического далека в наш «разумный» век. И плывет по ней, не отступая под напором псевдоинтеллектуальных доказательств, Атлантида.

Существовала ли она на самом деле? У этой точки зрения есть сторонники и противники. Сходятся они лишь в одном — в том, что она наверняка была прекрасна, необыкновенна, удивительна, даже если это был просто миф.

Но как же было на самом деле? Кто же помнит?

Вы сами!

Вы — те, кто видит сны об Атлантиде. Атлантиде прекрасной и отталкивающей; жестокой и милосердной; делящейся Знанием и загоняющей малоразвитые племена в резервации; говорящей с птицами и проносящейся под облаками на грохочущих машинах, которые описали в своих Ведах древние индусы, а индейцы Южной Америки и египтяне изобразили на пирамидах.

Вы — музыканты, художники, режиссеры, писатели — те, кто на волне творчества уносится в иные дали, проникая за завесу времени, за предел видимости. И просто те, у кого на слово Атлантида откликается сердце.

Вы помните Атлантиду. Именно вы, а не все человечество в целом.

Человечество тоже помнит — в мифах, легендах и иных артефактах, разбросанных по планете, но объединенных своими корнями — Атлантидой.

Вы помните ее в самых разных деталях.

Ваша память, как тончайший проводок — чувствительный, невесомый, невидимый, — присоединена к той мистической нити, что тянется из времени до Потопа, до Катастрофы, до новой Истории. Из времени, которое зовется Эрой Льва, — из Золотого века Атлантиды.

Вы помните ее сердцем.

Те, кто задумывается о смысле своего прихода на Землю, под это солнце. Те, кто ищет себя и прислушивается к голосу Бога, к ритмам Вселенной и зову души, — вы ее помните.

Для кого законы Единого Бога непреложны и неотделимы от законов собственной совести, кто не жалеет времени и сил на раскрытие своих талантов и для кого таланты других — торжество и радость. Кто видит странные сны с полетами в небе, морем и дельфинами, кто знает, что такое одиночество и узнаёт «своих» по глазам.

Вы помните Атлантиду…

Осень Атлаитиды

Воздушная гавань столицы была полна народа. Такое стечение публики в Атлантиде случалось нечасто. Пожалуй, лишь ипподром в дни государственных праздников да религиозные торжества на полях Элизиума собирали столько же. Или почти столько же. Несмотря на изрядную удаленность аэрогавани от столицы и на первые порывы холодного осеннего ветра, здесь собрались представители всех классов: от горожан-ремесленников, топтавшихся в задних рядах, и студентов Университета, нахально прорвавшихся чуть ли не к самой посадочной полосе, где плотными рядами, плечом к плечу, стояли воины оцепления, до аристократии, с удобством расположившейся на комфортных трибунах холма Приветствий.

Солдаты императорских войск, жестко следившие за порядком, с изумлением взирали на это небывалое смешение толпы. Между рядами оживленных ремесленников и сдержанных чиновников бойко сновала галдящая молодежь — студенческая братия, легко различимая по одеждам схожих цветов и покроя. То тут, то там мелькали туники (весьма вольных фасонов!) художников и музыкантов, бесцеремонно расталкивающих всех, включая представителей чопорной знати, непонятно каким образом попавших в эту суматоху и давку («Вернее всего, не достали пропуска на холм Приветствий!», «Ха-ха! Что ж вы так, господа? Начальник оцепления оказался неподкупен?», «О, Единый! Вот смех!») и с молчаливым достоинством переносивших насмешки.

На некотором удалении от людей смешались пестрой «толпой» и оставленные хозяевами воздушные экипажи — огромные виманы, изукрашенные пернатыми змеями и ящерами, многоцветные валликсы различных ведомств, небольшие латуфы студентов, ходкие и юркие при оживленном городском движении, а также потерявшие всякий вид повозки Братства Вольных искусств, вызывавшего глухое раздражение и вечную подозрительность властей.

Интерес к происходящему был таков, что аристократия старалась не обращать внимания на неприличное в иной день соседство своих роскошных виман с обшарпанными студенческими латуфами. А в толпе поговаривали, что кто-то де видел белоснежные валликсы высшего духовенства и даже одну-две синие виманы самых знатных фамилий Атлантиды, снизошедших до участия в общенародном событии.

Как бы то ни было, улицы столицы с домами, увитыми плющом, и окружной проспект с храмами в убранстве цветов и роскошных плодов осени, ипподром и залитые мягким осенним солнцем площади — все опустело, и лишь ветер трепал знамена и разноцветные ленты, вывешенные по императорскому указу в ознаменование необычности происходящего.