Осечка-67

И в голосе Колобка прозвучало настолько твердое убеждение в том, что пленный обязательно пожалеет, что парень опустил глаза вниз и спросил:

— А пытать будете?

— Пока без пыток обойдемся. А если будешь упрямиться…

— Ладно, скажу! Только чтоб наши не узнали. Послали меня на разведку, чтобы узнать, какие еще входы есть, чтобы не охранялись.

— Зачем?

— А нам сказали, что, когда Зимний возьмем, можно будет почистить. Как Суворов. Три дня на разграбление, молодые соколы. Вот мы и решили узнать, как скорей других к дворцу прорваться. Чтобы первыми. Тут, еще сказали, и бабы будут.

При последних словах пленного Зося вздрогнула. Ей все еще казалось, что происходит какая-то ошибка, недоразумение. Все выяснится, и этого милого юношу отпустят к маме…

— Какие бабы? — спросила Зося и не узнала своего голоса.

— Да такие, как ты, чтобы побаловаться. Ведь штурм же.

— Это же безобразие! Срочно нужно позвонить!

— Обсудим потом. Сядь, Зося, не мешай допрос кончить.

Зося огляделась. Лица юнкеров были серьезными. Никто не собирался шутить.

«Как же так, — думала Зося, — как же это может случиться на пятидесятом году советской власти, когда наш народ уже настолько воспитан и сознателен?»

— Давай дальше, выкладывай.

— А что выкладывать? Как я пробрался, меня ваши и взяли. Узнали. Бабка какая-то вредная, уборщица, ты, говорит, что делаешь? Ну, я рванул по коридору, в каменный ящик спрятался, а там мертвяк лежит. Я дал голосу, меня и взяли.

— Ясно. И многие так думают, как ты?

— Да, считай, многие, — сказал парень. — А то чего бы мне спешить в разведку идти?

Парня увели.

— Теперь я хочу вам одну штуку показать, — сказал Колобок. — За мной!

У небольшого окна, выходящего в сквер у правого торца, Колобок остановился. В комнате не горел свет, и отблески прожекторов позволяли разглядеть то, что творилось на улице. Темные фигуры перебегали от дерева к дереву, устраиваясь в засадах поближе к боковому фасаду.

— Сюда, поближе, — сказал Колобок. — Видите? Часть стекла была аккуратно вырезана и чудом держалась в раме.

9

Матросы завинчивали последние болты — крепили орудия к палубе. Кран подавал на борт тюки с листовками и бенгальскими огнями. «Аврора» выходила в Неву через час.

Капитан, из бывших особистов, сухой недоверчивый человек в больших круглых очках, вызвал к себе председателя судового комитета Грушева.

— Неприятно мне с вами разговаривать, — сказал он откровенно. — Всю жизнь я других драл, а пройдет каких-нибудь часа два и меня самого возьмут как контрреволюционера.

— Ничего, — успокоил его Грушев. — Ради революции можно и пострадать. Дурного мы вам не сделаем. А как кинооператоры и журналистская сволочь отойдут подальше, отпустим.

Последний тюк с листовками декрета о земле опустился на броневую палубу.

— Снаряды привезли? — спросил Грушев у капитана.

— Все сделано.

— Где лот и причиндалы?

— В шлюпке, все приготовлено. Как только выйдем к Балтийскому заводу, созовем судовой комитет и я… — тут капитан сдержанно вздохнул, — тут я откажусь вести крейсер дальше. Под предлогом мелководья. И тогда вам придется на шлюпке выйти лотом промерить, вернуться и сообщить команде, что я… ну, в общем, что я антисоветский элемент.

— Контра, — вежливо поправил капитана Грушев.

— Эта самая. Вы в шлюпку сядете, плащ не забудьте — дождик.

— Нельзя — с вертолета телекамеры будут снимать.

«Аврора» дала длинный сигнал. На клотик вполз красный флаг. Крейсер восстал.

Прогулочный трамвай с интуристами некоторое время следовал за легендарным крейсером вверх по Неве, потом отстал — туристов повезли осматривать Кировский стадион.

Грушев заглянул в каптерку — взял у артельщика пачку сигарет. Он волновался. Тут же разодрал пачку и закурил. Именно в этот момент в каптерку ворвался матрос и крикнул, как положено:

— Измена! Капитан, мать его, не хочет дальше крейсер вести!

Грушев молнией взлетел на мостик. Капитан стоял, полузакрыв глаза, и рука его твердо лежала на машинном телеграфе. Стрелка телеграфа замерла на «самом малом».

—Что делаешь, капитан? — входя в роль, закричал Грушев. — Что делаешь, сволочь? Там наши товарищи гибнут!

От неожиданной ярости Грушева на мостике наступила гробовая тишина. И все услышали, как со стороны города доносятся частые выстрелы.

— Не могу, — ответил капитан. — Не могу быть предателем. Ведите крейсер. Глубины должны быть нормальными. Я вам как ветеран партии обещаю.

Грушев сделал вид, что не расслышал этого малодушного монолога.

— Сам пойду на шлюпке, — сказал он. — Промерим глубины. Судовой комитет берет власть в свои руки.

— Да я сам согласен, — упорствовал капитан. — Я же член партии с двадцать девятого года!

— Дура! — прошептал Грушев, когда матросы уводили капитана. — Дура, тебя же не посадят.

— Это как знать, — ответил капитан.

Телевизионный глазок, спрятанный в углу штурманской, неуверенно замигал. В эти минуты передача с «Авроры» была прервана.

Грушев молодецки вскочил в шлюпку. Гребцы уже сидели на банках и только ждали сигнала, чтобы рвануться вверх по течению.

— Вперед! — сказал Грушев. — Умрем, но исторический залп произведем!