Осажденная крепость

— Наша комната самая удобная — в ней светлее и кровать с пологом от москитов, но я не хочу пользоваться здешним бельем, надо будет что-то придумать.

— А не уступить ли лучшую комнату нашей барышне?

Вместо ответа Чжао указал на плохо побеленную стену. Сверху вниз вкривь и вкось шла надпись, сделанная бледной тушью: «В память о ночи, проведенной здесь в нежной любви с Ван Мэйюй». Далее следовала подпись — «Сюй Далу из Цзинани, проездом через Интань» — и дата, свидетельствовавшая о том, что надпись была сделана только вчера. Рядом красовалось написанное тем же почерком стихотворение: «Нет, не только вино опьяняет людей — люди сами себя пьянят. И не женская прелесть губит людей — люди сами губят себя. Этой ночью с тобою мы встретились здесь — так за нас решила судьба, а назавтра мы оба отправимся в путь: ты на запад, я на восток». И коротенькая приписка: «Удалился наш господин!» Можно было представить себе рыжего Сюй Далу с плетью в руке, произносящего эту фразу с завыванием, на манер актеров пекинского театра.

При более внимательном рассмотрении проступали карандашные надписи, сделанные явно до того, как алкоголь и секс оказали свое воздействие на господина Сюя. Одна из них гласила: «Одинокий князь, опьянен вином, ночевал в Интаньском дворце. Как прекрасна, как женственна Ван Мэйюй, сколько ласки в ее лице!» Другая была более прозаического содержания: «Внимание! Ван Мэйюй заразна! А ведь ныне, когда весь наш народ ведет войну сопротивления, долг каждого патриота — бороться с заразными болезнями. К тому же она бесчувственна, признает только деньги. Проезжий». Рядом было написано опять-таки рукой Сюй Далу: «Клевета на безупречную репутацию карается по закону». Фан усмехнулся:

— А этот Сюй, видать, человек благородный и чувствительный!

— Теперь ты видишь, что ни Сунь, ни тем более Ли помещать здесь невозможно?

Из комнаты Ли и Гу послышался шум — Гу Эрцянь спорил с прислугой. Оказалось, что ему не хватило лежака, и слуга вышел из затруднения, положив плетенную из бамбука дверь на две скамейки. Гу при виде Фана и Чжао еще больше распалился:

— Вы взгляните, как он надо мной издевается! Да на таком ложе только покойников выносить!

— Господа, войдите в наше положение — больше ничего нет. Вы же люди просвещенные, в европейских костюмах!

— А если я в китайской одежде, значит, я не просвещенный? — заорал Гу Эрцянь, ударяя себя в грудь, прикрытую засаленной курткой из синего полотна. — Почему для других есть лежаки, а для меня нет? Я что, не такие же деньги плачу? Я, конечно, человек не суеверный, но, знаете, пользоваться вещами, предназначенными для покойников, — плохая примета.

Ли, который после истории с медикаментами утратил расположение к своему попутчику, холодно посоветовал:

— Чего вы расстраиваетесь? Пусть он унесет эту дверь и втащит сюда мой сундук — на нем прекрасно можно спать. А я угощу его сигаретой. — Слуга протянул было руку, но увидел лишь желтые от табака пальцы господина Ли. — Принесешь сундук, тогда и получишь.

— Нет, сигарету я взять могу, а с сундуком ничего не выйдет.

Гу торжествующе улыбнулся, и было решено обменять его дверь на лежак Хунцзяня. Вошла Сунь, и все стали решать, где бы позавтракать. Ли предложил поесть в харчевне при постоялом дворе — удобнее и, может быть, дешевле. Чжао счел неудобным вступать в полемику. Слуга, пришедший заварить чай, сообщил, что есть пампушки, яйца, копченое мясо, а также мясное блюдо «четыре радости». Хунцзянь предложил сделать своего рода китайский сандвич из пампушек с копченым мясом, но Сунь заметила:

— Я сейчас проходила через харчевню и видела: все пампушки и мясо облеплены мухами. Боюсь, что столоваться там небезопасно.

— Привыкли вы ко всяким деликатностям, вот и не знаете, как трудно приходится у нас путешествующим, — сказал Ли. — Гостиницы без мух бывают только за границей. Ручаюсь вам, что не заболеете, а на крайний случай у меня есть лекарства. — При этом Ли сделал гримасу, которая более подходила к его лицу, чем его обычное выражение.

Синьмэй отхлебнул глоток чаю и нахмурился:

— Какая-то странная вода, будто обжигает все внутри. Чем больше пьешь, тем больше пить хочется. И вообще здесь все ненадежное. Мясо, я знаю, коптят зимой, а сейчас только осень. Кто знает, какую антикварную редкость нам предложат! Пойдемте, лучше сами посмотрим.

Половой снял со стены кусок чего-то черного и жирного, расхваливая это «что-то» в таких выражениях, что, кажется, у самого слюнки потекли; осторожно показал он снедь гостям, словно опасаясь, как бы те не съели ее глазами. Дремавший на поверхности куска червяк проснулся и пополз, извиваясь. «Это что такое?» — вскричал Ли Мэйтин, еле сдерживая отвращение. Половой быстрым движением раздавил червяка и сбросил на пол, оставив черный влажный след. Так выглядит порой свежеуложенный асфальт. «Где? Ничего нет!» Вспыхнула перебранка. Гу Эрцянь стал припоминать инцидент с дверью…

На шум пришел хозяин, и тут на поверхности все того же оковалка показались еще два червяка. Половой уже не мог отрицать очевидного.