Осажденная крепость

Малышка была более смирной, чем Цветочек, и все время шла рядом, а я вспоминала котенка и все, что было связано с ним. Вскоре мы переехали и больше уже не держали кошек. Буддизм учит нас не дорожить никакими житейскими привязанностями — казалось бы, какое мне дело до принадлежащей школе собачонки? Но она признала во мне хозяйку, и мне было жалко с ней расставаться…

На Новый год в столовой решили угостить нас собачатиной — собачье мясо стоило дешевле свинины. Из окрестных крестьян некоторые любили собак и не хотели их продавать, другие соглашались продать, но не желали убивать; все же наш повар нашел такую семью, которая взялась сделать все, что нужно. По представлениям северян, собачатину нужно долго разваривать на медленном огне и есть с тертым луком — не таким ли блюдом лакомился в «Речных заводях» Лу Чжишэнь? В нашей столовой использовали южный рецепт, предложенный Асян: была приготовлена тушеная собачатина в красном соусе с добавлением лука и имбиря. Я решилась попробовать сама и угостила других. Собачье мясо оказалось нежным и довольно жирным, не хуже отборной свинины. А вот Малышка не стала есть собачатины ни в сыром, ни в тушеном виде. Как рассказал поэт Оу, она вырыла ямку и закопала кусок мяса. Я не поверила поэту, как он ни уверял, что сам был свидетелем этой сцены, и приписала эту историю его воображению.

Вдруг разнеслась весть о том, что школе предстоит переезд. Руководство заявило, что собак брать с собой не разрешается. Еще до нашего отъезда на «центральной усадьбе» разместилась воинская часть, и мы с Асян пошли просить военных, чтобы они взяли на себя заботу о Малышке. Те ответили, что мы можем не беспокоиться: многие среди них любят животных. Мы сообщили, что собачку зовут Малышка Цюй, не вдаваясь в подробности происхождения этого имени.

Отъезд проходил в большой сумятице, и мы в тот день не видели Малышку — видно, она убежала в какой-нибудь дальний угол. После того, как школа обосновалась в Мингане, один из наших отправился на старое место улаживать какие-то дела. Вернувшись, он рассказал, что, по словам военных, Малышка отказывается принимать пищу, все время бегает и кого-то ищет. Кого? Меня, Чжуншу или всех, кто интересовался ее судьбой? Иные стали жалеть, что мы не последовали примеру других рот и не ослушались запрета. Однако всех собак, привезенных в Минган, вскоре прогнали.

Мы с Чжуншу не раз вспоминали Малышку и спрашивали себя: «Где она, что с ней?»

5. МОИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ. РАССКАЗ ОБ УДАЧЛИВОСТИ

Дожди в уезде Сисянь — их не забудет никто из обитателей «школы кадров». Серая пелена обволакивает все вокруг, земля раскисает. Даже земляной пол в комнате становится похожим на густой раствор. Дорожные колеи, которые в солнечные дни становились такими твердыми, что от острых выступов у нас на ногах образовывались волдыри, после первого дождя превращались в жидкую кашицу. Ходить было настолько скользко, что даже посох не спасал от падений. Многие из нас, живших в крестьянских домах, покрывались коркой грязи, добираясь до столовой.

Столовая представляла собой крытый соломенными циновками навес. Рядом с ним помещался другой — там хранились повозки и сельскохозяйственные орудия. Мы со своими плошками старались протиснуться поглубже под навес, где было посуше. Тем же, кто оставался с краю, приходилось не только стоять в грязи, но и мокнуть под дождем. Впрочем, и тем, кто стоял посредине, на голову капало с крыши. После трапезы нужно было добраться, опять-таки по скользкой грязи, до колодца и вымыть посуду. Но хуже всего было, если кто-то на обратном пути падал и разбивал термос с кипятком. На месте купить замену было невозможно, а из Пекина не принимали посылок. Да, в дождливые дни в Сисяне у людей просто опускались руки.

Однажды дождь зарядил на несколько дней. По утрам мы все ходили на занятия, но после полудня предоставлялись самим себе. Многие возвращались в крестьянские фанзы, где они проживали, и занимались кто чем — штопкой, шитьем зимней одежды, писали весточки домой. Я квартировала у помощника бригадира, в доме, который выгодно отличался от прочих. Хотя это была обычная землянка, все же с южной стороны в ней был оконный проем сантиметров тридцать в ширину и сантиметров пятнадцать в высоту. Мы заклеили его тонкой бумагой, которая пропускала свет, но спасала от ветра. Моя постель находилась в самом дальнем и темном углу — вытянешь руку и собственных пальцев не разглядишь. Это место годилось для сна, но днем там сидеть не было никаких сил. Занимать же единственное более или менее светлое место у окна мне было неловко. К тому же я не знала, как быть с заляпанными грязью плащом, штанами и резиновыми сапогами. В один из таких дождливых дней я взяла свой насквозь промокший зонтик и вышла под дождь, опираясь на посох.