Осажденная крепость

Тех, кто ожидал в Пекине отправки в школу кадров, естественно, интересовали дела в школе — они то и дело просили меня поделиться новостями. С особенным удовольствием воспринимался рассказ о том, как товарищ Хэ Цифан[170] ел рыбу. В тех местах разрешали ловить рыбу в осушаемых водоемах, и блок питания расширил меню, включив в него карпа в красном соусе. Услышав об этом, Хэ Цифан схватил свою чашку для полоскания рта и поспешил в столовую. Начав есть, он почувствовал какой-то необычный привкус, который становился все сильнее. Озадаченный Хэ Цифан выловил из чашки самый крупный кусок — это оказалось не успевшее раствориться лекарственное мыло. Рассказ этот встречали сочувственным и грустным смехом. Мне тоже поведали о комическом случае, когда Чжуншу и другой старший сотрудник полдня не могли вскипятить воду в котле. Я выступала в роли адвоката, говоря, что котлы стояли под открытым небом, что шел снег и дул ветер и кипятить в них воду действительно нелегко. Однако люди продолжали смеяться.

После Нового года в школе начали строить своими силами помещение для житья. Женщины наравне с мужчинами возили большие тачки, изготовляли кирпич, возводили кровлю. Чжуншу с Юй Пинбо и несколькими другими представителями категории «престарелых и инвалидов» были освобождены от тяжелых работ, выполняя лишь мелкие, подсобные. Когда через восемь месяцев наша рота прибыла на место, люди уже жили в построенном своими руками доме.

Наша рота тронулась в путь 12 июля 1970 года. Когда уезжал Чжуншу, его провожали я, дочь и зять. Меня провожала одна Аюань. Ее муж, Дэи, еще в январе покончил с собой.

Дэи признавался, что терпеть не может группу ультралевых. Надо же было так случиться, что, когда в университете развернули поход против «группировки 16 мая», несколько ультралеваков, заподозренных в связях с этой группировкой, указали на Дэи как на их организатора и заявили, будто он располагает списком членов группы. К тому времени Дэи уже вернулся в университет, а Аюань все еще работала на заводе, так что выходные дни у них не совпадали и встречаться дома они не могли. В последний раз прощаясь со мной, Дэи сказал: «Мама, я не могу противопоставлять себя массам и не хочу вступать в конфликт с пропагандистским отрядом, но лгать, придумывать несуществующий список я тем более не могу». Накал классовой борьбы нарастал; Аюань и всех остальных вернули с заводов в университет. На факультете под руководством пропагандистского отряда по три раза в день устраивали митинги борьбы против Дэи, требуя от него выдачи списка. Тогда-то он и наложил на себя руки.

На вокзале я, как и во время проводов Чжуншу, уговорила Аюань уйти домой, не дожидаясь отхода поезда. Она не была слабенькой, и я вроде бы могла не тревожиться, оставляя ее одну. Но, когда я увидела ее медленно удаляющуюся фигуру, меня охватила такая грусть, что я поспешила закрыть глаза. Тут же возникла отчетливая картина: дочь одиноко бродит по опустевшему дому, прибирает брошенные вещи… Я снова открыла глаза. Силуэт Аюань исчез из поля зрения. Тогда я дала волю слезам. Поезд начал набирать скорость — я расставалась с Пекином.

Встретивший нас в школе кадров Чжуншу, почерневший и похудевший, был совсем не похож на себя. Странно даже, что я его сразу узнала.

При школе был доктор по фамилии Хуан, человек простодушный и прямой. Однажды Чжуншу пришел к нему на прием и записался в регистрационной книге. Хуан сердито проговорил: «Что за чушь? Какой вы Цянь Чжуншу? Что я, не знаю, какой из себя Цянь Чжуншу?» Муж убеждал его, что это он и есть. Доктор сказал: «И жену Цянь Чжуншу я тоже знаю». Муж выдержал экзамен, правильно назвав мое имя. Однако доктор все еще сомневался, но, поскольку с медицинской точки зрения подлинное имя пациента не имеет значения, он не стал спорить. Позднее я рассказала об этом случае жене доктора Хуана. Она рассмеялась: «Что же тут поделаешь, ведь действительно не похож!»

Сейчас я уже не могу вспомнить, какое было выражение лица Чжуншу и во что он был одет. Помню лишь, что мне бросился в глаза нарыв у него на подбородке с правой стороны. Размером не больше лесного ореха, он имел весьма зловещий вид — ярко-красный посередине, темно-желтый по краям, набухший гноем. «Что это у тебя, чирей? — спросила я испуганно. — Нужен горячий компресс!» Но где здесь взять горячий компресс? Потом я видела их аптечку неотложной помощи со знаком Красного Креста: бинты, вата — все было перепачкано глиной.