Осажденная крепость

Предложение застало Маньцянь врасплох. Утверждать, будто ей нравится сидеть целями днями дома, значило бы сказать явную неправду, неубедительную для нее самой. Но и гулять по улицам вдвоем с Тяньцзянем ей показалось не вполне удобным — их могут увидеть знакомые, пойдут разговоры. Однако вслух признаться в этом она не решилась и тогда произнесла каким-то расслабленным тоном:

— Что ж, если сидеть со мной скучно, вы можете располагать собой…

Очевидно, Тяньцзянь догадался об ее опасениях и полушутя-полусерьезно сказал:

— Это не мне, а вам должно быть скучно, я-то двигаюсь больше чем достаточно. Да и что такого, если мы выйдем вдвоем? Не подумает же Цайшу, что я вознамерился похитить у него жену!

Маньцянь стало совсем неловко, она пробормотала:

— Я же сказала, вы свободны, никто вас не держит.

Тяньцзянь понял, что уговоры напрасны, и распрощался. Разочарованная его уходом, она поняла, чего ей хотелось на самом деле — чтобы он сам догадался остаться. Шел всего четвертый час, до вечера оставалась еще масса времени, и это время теперь лежало перед ней как непроходимая пустыня. Она привыкла воспринимать движение времени целыми большими отрезками — от сих до сих, а теперь, после ухода Тяньцзяня, у часов и минут как бы вынули соединявшую их нить, они рассыпались в разные стороны, и нечем было объединить их вновь. Она привыкла проводить послеполуденное время в одиночестве, а ныне это стало вдруг невыносимым. Тут ей пришло в голову, что действительно нужно было бы выйти с Тяньцзянем — в доме кончилась зубная паста, понадобились щетки и еще какая-то мелочь. А выйти из дома «по делам», пусть даже и не с мужем, в моральном плане было более оправданно, да и знакомым при случае легче было бы объяснить. Совсем иное дело, когда специально договариваются погулять вдвоем.

Еще один день прошел, еще завлекательнее стала погода. Все еще не успокоившись после происшедшего накануне, Маньцянь просто не могла усидеть дома. Утром у нее были дела по хозяйству, а кроме того, из-за оказавшегося ложным объявления о воздушной тревоге хозяева открыли свои лавки лишь после обеда. Около трех Маньцянь одна вышла на улицу — впервые за последние несколько дней. За это время поблизости открылось несколько новых лавок, изо всех сил пытавшихся походить на шанхайские и гонконгские магазины. Маньцянь остановилась возле новой аптеки, осмотрела выставленные в витрине образцы медикаментов и стала раздумывать — не зайти ли и не купить ли что-нибудь.

Вдруг за спиной раздался голос Тяньцзяня. Она приблизила к витрине запылавшее лицо, но глаза уже ничего не различали, а сердце забилось так, что отдавало в голову. Она еле набралась мужества, чтобы повернуться и поздороваться, но в самый последний миг услышала голос женщины, разговаривавшей с Тяньцзянем, и остановилась. Обернулась Маньцянь лишь после того, как они прошли мимо, причем успела заметить, что парочка зашла в ту же самую аптеку. Тяньцзянь закрывал собой профиль спутницы, так что Маньцянь увидела ее лишь сзади. Фигурка у нее была такая, какие рождают у мужчин желание догнать женщину, заглянуть ей в лицо. Маньцянь осенило, что это и есть «авиаматка». Она не посмела войти вслед за ними в аптеку и быстро удалилась, как будто ей угрожала опасность. Покупать галантерейные мелочи тоже не хотелось. На сердце стало тяжело, как будто в него налили свинца, да и ноги еле двигались, словно свинцовые. Она окликнула рикшу и велела отвезти ее домой.

Дома, слегка отдышавшись, она стала осознавать эту свою угнетенность. Она знала, что не было для нее ни малейшего резона, но разве сердце подчиняется рассудку? Она не обижалась на Тяньцзяня, просто ей было грустно обнаружить, что вместо радости все это время на душе была одна пустота. Впрочем, нет — если бы только пустота, она не могла бы так отозваться сегодня.

Ей захотелось немедленно увидеть Тяньцзяня, успокоить свою смятенную душу. Она как будто еще не поверила своим глазам и ждала, что Тяньцзянь рассеет ее заблуждение, что-то объяснит. Но сегодня он уже не придет, разве что завтра, а завтра — что-то такое далекое! Как трудно будет заставить себя ждать! И тут же впервые возникло чувство вины перед Цайшу, захотелось сделать так, чтобы он не заметил происшедшей с ней перемены. И когда Цайшу вернулся, его ждала еще более заботливая, нежели обычно, жена, расспрашивавшая его о том и о сем. Она говорила без умолку, стараясь, чтобы беспокойство ее не стало заметным, чтобы не отвечать невпопад. Улегшись в постель, она стала бояться бессонницы, но собрала всю свою волю, чтобы отложить до следующего утра все мысли о Тяньцзяне. Так закладывают в холодильник мясо и рыбу, чтоб оставались свежими до завтра.