Осажденная крепость

Синьмэй вошел в гостиницу запыхавшись, выпил большую чашку чаю и обозвал начальника департамента «глупым яйцом». Ли Мэйтин тоже громко возмущался. Выяснилось, что начальник явился с большим опозданием, не сразу их принял, а во время разговора держался непроницаемо — точь-в-точь плотно закупоренная консервная банка. Он не только не дал поручительства, но еще и заподозрил в просителях мошенников. Осторожно держа тремя пальцами визитную карточку Ли Мэйтина, словно извлек ее из мусорной ямы, он вещал: «Я сам из Шанхая, все тамошние фокусы мне знакомы. У такого рода журналистских школ обычно нет ничего, кроме вывески, — прошу господ понять меня правильно, я говорю в общем плане. «Университет Саньлюй»? Да еще государственный? Впервые слышу. Только что создан? Все равно я должен был бы знать!»

В этот день путники боялись съесть лишний кусок. Чувство голода не проходило, и порой им казалось, что лучше вообще отказаться от пищи и прекратить свои мучения. Как заметил Синьмэй, если и удастся получить деньги, они пригодятся разве что на покупку гробов самим себе. Вдруг глаза Гу просветлели:

— Вы не заметили по дороге вывеску «Женская ассоциация»? А я заметил. Женское сердце доброе; пусть мисс Сунь сходит, попытает счастье! Все равно нам терять нечего.

Фан высказал сомнение — целесообразно ли Сунь идти одной; по его наблюдениям, женщины склонны относиться друг к другу с удвоенной подозрительностью.

Сунь тем не менее выразила готовность отправиться немедленно. Зато Чжао почувствовал себя неловко:

— Нехорошо получается! Ваш отец поручил мне заботиться о вас, а не обременять всяческими хлопотами.

— Но ведь вы, господин Чжао, заботились обо мне всю дорогу…

— Ладно, попробуйте, вдруг что-нибудь да получится, — прервал ее Чжао, не желая слушать изъявлений благодарности. — Может быть, вы окажетесь более удачливой, чем остальные.

Но в ассоциации Сунь уже никого не застала — нужно было ждать до следующего утра. Между тем по правилам приютившей их гостиницы постояльцы были обязаны расплачиваться каждые три дня, и срок подходил. Настал черед Ли Мэйтина проявить благородство:

— Не беспокойтесь! Если и завтра не будет денег, я продам часть своих лекарств.

Наутро Сунь вернулась довольно скоро и привела с собой какую-то деятельницу в серой военной форме. Некоторое время они поговорили в номере, после чего туда были приглашены Синьмэй и остальные. Деятельница внимательно рассмотрела диплом Сунь (там была очень симпатичная фотография его владелицы в докторской шапочке) и познакомилась с мужской частью группы, причем Ли не преминул вручить свою карточку. Она явно прониклась уважением к новым знакомым и сказала, что у нее есть друг в департаменте путей сообщения, который наверняка сможет им помочь. Провожаемая выражениями признательности, она ушла, пообещав дать ответ после полудня. На прощание Сунь уже держала ее под руку, как близкая подруга. За скромным обедом, на который путники не решились пригласить деятельницу, мужчины наперебой говорили Сунь приятные слова, так что ее лицо сияло, как утреннее солнышко.

К пяти часам никаких вестей не поступило. Голодные и нервные, компаньоны приставали к Сунь с вопросами, на которые она, естественно, не могла ответить. Фана одолевали мрачные предчувствия: что вопрос с деньгами будет тянуться до бесконечности; что пытаться помочь делу — все равно что заводить часы с лопнувшей пружиной. В восемь часов вечера, когда сердца уже исстрадались от ожидания и людей охватило спокойное отчаяние, когда всем хотелось одного — уснуть, чтобы ни о чем не горевать, деятельница в форме явилась вдруг со своим приятелем. Точь-в-точь как у поэта: «Я целыми днями ищу понапрасну, и вдруг ты нежданно приходишь сама!»

Все устремились к ней — так встречают возлюбленную после долгой разлуки, так собака бросается к хозяину. Приятель этот бесцеремонно уселся и начал задавать вопросы. Все наперебой отвечали, но он оборвал: «Пусть лучше говорит кто-нибудь один». Он потребовал диплом Сунь и стал сличать фото с оригиналом; девушке показалось, что оригинал его больше интересует, и она засмущалась. Затем он стал допрашивать Синьмэя, укоряя его за то, что он не побеспокоился об удостоверениях личности. Лишь после того, как деятельница выступила в защиту путников, он смягчился и сказал, что он ни в чем их не подозревает и даже готов с ними подружиться. Но он не знает, будет ли иметь силу поручительство департамента путей сообщения. Пусть они сначала разузнают в банке. Пришлось задержаться еще на день, еще раз тащиться в банк. За это время чувство голода превратилось у них в некое независимое, живущее отдельно от организма, но неразлучное с ним существо. Только через два дня, когда их ботинки сами уже находили дорогу от гостиницы до банка, они получили перевод. Кроме того, клерк передал им только что пришедшую от Гао Сунняня телеграмму. Тот сообщал, что можно без опасений продолжать путь — бои под Чанша на деятельности университета никак не отразились.