Осажденная крепость

Беседа с Ханем напоминала замедленные съемки в кино — даже трудно было вообразить, сколь долгих приготовлений требовала от него каждая фраза и сколько органов тела участвовало в ее произнесении. Тягучесть его речи, казалось, была даже способна замедлить бег времени. Цвет лица у него был такой серый, что в пасмурный день он мог бы слиться с окружающим фоном и сделаться невидимкой. Более удачную мимикрию трудно было бы и вообразить. Единственной его выдающейся частью был огромный кадык. Когда Хань говорил, кадык поднимался и опускался так часто, что у Фана начинало першить в горле. При каждом глотательном движении кадык Ханя исчезал и вновь появлялся, а перед Фаном возникало зрелище лягушки, заглатывающей муху. Видя, с каким трудом гость произносит каждое слово, Фан подумал, что у него в горле, наверное, есть некая пробка — стоит ее вытащить, и фразы польются потоком. Хань Сюэюй пригласил его на ужин. Фан поблагодарил. Хань продолжал сидеть. Фану пришлось искать новую тему для беседы:

— Говорят, вы женились в Америке?

Хань кивнул, потом вытянул шею и еще раз сглотнул слюну. В конце концов из-за кадыка пробились звуки:

— А вы бывали в Америке?

— Нет, не приходилось. (А что, если попробовать?) Но однажды я уже собрался поехать и вел переговоры с неким доктором Махони… — Может быть, Фану это и почудилось, но на лице Ханя вроде бы проступил румянец, словно солнце сквозь тучи пробилось.

— Этот человек — мошенник! — в голосе Ханя не ощущалось признаков волнения, и более словоохотливым он тоже не казался.

— Да, я знаю! Выдумал какой-то Крэйдонский университет… Я едва не попался на удочку. — Хань назвал ирландца мошенником, подумал Фан, только потому, что понял: его, Фана, не проведешь.

— Да, попасться было нетрудно. Ведь он был мелким служащим в Крэйдонском университете, заведении весьма солидном. Когда его уволили, он стал выманивать деньги у легковерных иностранцев. Вы действительно не дали себя провести? Вот и хорошо!

— Так Крэйдонский университет в самом деле существует? А я решил, что это выдумка ирландца! — От удивления Фан даже привстал со стула.

— Это очень серьезное и респектабельное учебное заведение, только о нем мало кто знает — рядовому студенту туда попасть нелегко.

— Помнится, господин Лу говорил, что вы его окончили?

— Да.

Фану не терпелось расспросить его поподробнее и разрешить свои сомнения, но он счел неудобным делать это при первой встрече. Собеседник мог подумать, что ему не верят. К тому же Хань так скуп на слова, что ничего от него все равно не узнаешь. Самое лучшее — взглянуть на его диплом и установить, о том ли Крэйдоне идет речь.

По дороге домой у Хань Сюэюя немного дрожали колени. Он думал о подтвердившейся догадке Лу Цзысяо — этот Фан действительно имел дело с ирландцем, но, к счастью, не бывал в Америке. Жаль, нельзя узнать, действительно ли Фан не покупал диплома — вполне возможно, что он скрывает истину.

Ужином у Ханей Фан остался вполне доволен. Сюэюй почти не раскрывал рта, но за гостем ухаживал весьма радушно. Жена его оказалось некрасивой — рыжая, веснушчатая, с лицом, как пампушка, обсиженная мухами, — но проворная, будто ее подстегивали электрическим током. Тут Фан отметил, что китайские лица и европейские некрасивы по-разному. Непривлекательность китайца — следствие небрежности творца, который пожалел время на окончательную отделку. Некрасивость же европейской физиономии — это как бы проявление злой воли создателя, который нарочно исказил черты лица, она планомерна и целенаправлена. Госпожа Хань много говорила о своей любви к Китаю, но заметила вместе с тем, что в Нью-Йорке жить все-таки удобнее. Фану показалось, что у нее не чистое американское произношение, но с уверенностью утверждать это мог бы только Чжао. Впрочем, может быть, она приехала в Нью-Йорк из какой-нибудь другой страны.

Со времени приезда за ним еще никто так не ухаживал; гнетущее настроение последних дней начало постепенно рассеиваться. «А, черт с ним, с его дипломом, — думал уже Фан, — раз человек хочет подружиться со мной». Но ведь он заметил, что в то время, когда госпожа Хань распространялась насчет Нью-Йорка, муж сделал ей знак глазами. Фану тогда показалось, будто он подслушал чужой разговор. Впрочем, это могло ему и померещиться. А, ладно… Не заходя к себе, Фан в приподнятом настроении открыл дверь в комнату Чжао:

— Вот и я, старина. Ты уж извини, я тебя сегодня оставил одного.

Не получив приглашения к Ханю, Чжао в одиночку съел холодный ужин, от которого осталось ощущение чего-то кислого. Но еще кислее было ему при мысли о том, как хорошо он мог бы поесть в гостях.

— А, международный банкет закончился? Как угощали — по-китайски или на западный манер? Гостеприимна ли была хозяйка дома?

— Ужин был китайский. Готовила старая служанка. Хозяйка на редкость некрасива, такую можно и в Китае найти, стоило ли ездить за границу? Очень жаль, однако, что тебя не было за столом…