Осадное положение

Нада. Вот они! Вот они, прежние, вчерашние, вечные, никуда не ведущие, истуканы, успокоители, любители удобств и лизания пяток — в общем, сама традиция, устоявшаяся, процветающая, свежевыбритая. Вздохнем же с облегчением: можно все начинать сначала! С нуля! Вот они, ловкие портняжки, умеющие кроить из пустоты! Все вы будете одеты по мерке. Но не беспокойтесь, их принцип самый верный. Вместо того чтобы затыкать рты кричащим от горя, они затыкают собственные уши. Мы были немы, теперь будем глухи. (Фанфары.) Смотрите все! Возвращаются творцы истории. Они позаботятся о героях. Отправят их в холодок. Под могильные плиты. Не ропщите: над плитами остается отнюдь не самое избранное общество.

В глубине сцены совершаются какие-то официальные церемонии.

Поглядите-ка! Что бы вы Думали, они там делают? Награждают друг друга! Пиршество ненависти продолжается, истощенная земля покрыта лесом виселиц, кровь тех, кого вы именуете праведниками, еще пылает на стенах, а они увешивают себя орденами! Ликуйте, сейчас начнутся торжественные речи награжденных! Но пока они не взошли на трибуну, я хочу коротко сказать свою. Тот, кого я против воли любил, умер напрасно!

Рыбак бросается на Налу. Стража останавливает его.

Видишь, рыбак, правительства приходят и уходят, а полиция остается. Есть в мире справедливость!

Хор. Нет, справедливости нет, есть пределы. И те, кто якобы не ограничивает нас ни в чем, как и те, кто для всего устанавливает ограничения, одинаково переходят пределы. Распахните же ворота, пусть соленый ветер очистит наш город!

Ворота распахиваются. Ветер дует все сильней и сильней.

Над а. Справедливость есть, та, что вызывает у меня отвращение. Да, вы начнете все сначала. Но это меня уже не касается. Не рассчитывайте на меня в качестве идеального виновника. Я не мастер постных мин. О старый мир, пора уходить, твои палачи устали, их ненависть остыла. Я знаю слишком много, даже презрение уже отжило свой век. Прощайте, добрые люди, когда-нибудь вы поймете, что нельзя хорошо жить, чувствуя, что человек — ничто, а божий лик ужасен.

Под порывы штормового ветра Нала бежит по молу и бросается в море. Рыбак бежит за ним.

Рыбак. Упал! Разъяренные волны бьют его и душат своими гривами. Его лживый рот заполняется солью, голос его скоро наконец умолкнет совсем. Взгляните, бушующее море окрасилось в цвет анемон. Оно мстит за нас. Его гнев — это наш гнев. Оно трубит сбор всех людей моря, сбор всех одиноких. О вода, о море, отечество повстанцев, вот твой народ, и он никогда не отступит. Высокий вал, рожденный горечью вод, унесет навеки ваши страшные города.

Занавес

Пьеса "Осадное положение"

Герои пьес Камю, как правило, подчинены философскому доказательству. В "Калигуле" речь идет о логике абсурда. Протестуя против того, что люди смертны и несчастны, нежный и чувствительный Калигула переходит от абсурда к нигилизму, царство которого становится царством жестокости и издевательства над человеком. Но разрушение в конечном счете ведет к саморазрушению. Калигула признается в совершенной ошибке: "Я выбрал не тот путь, он ни к чему меня не привел.

Моя свобода — это нехорошая свобода". Такая "самокритика" императора с течением времени выглядит почти что пародией. Сюжет "Недоразумения" можно прочитать в том обрывке газеты, который обнаруживает Мерсо в тюремной камере: "Некий чех уехал из своей деревни, надеясь нажить себе состояние. Он действительно стал богатым и через двадцать пять лет вернулся на родину с женой и ребенком.

Его мать и сестра содержали в родной деревне гостиницу. Желая сделать им приятный сюрприз, он, оставив жену и ребенка в другой гостинице, явился к матери. Она не узнала сына. Шутки ради он вздумал снять номер.

Он показал свои деньги. Ночью мать и сестра убили его молотком и, ограбив, бросили тело в реку. Утром пришла жена и, ничего не зная, открыла, кто у них остановился. Мать повесилась, сестра бросилась в колодец".

Это весьма точный пересказ пьесы, писать которую было уже излишне. Мерсо посчитал, что "этот чех в какой-то степени получил по заслугам: зачем было ломать комедию?". Создатель Мерсо в предисловии к американскому изданию своих пьес в 50-е годы высказал примерно ту же мысль и добавлял относительно морали пьесы, что "в несправедливом или безразличном мире человек может спастись и спасти других благодаря самой простой искренности и верному слову". Ему стоило сказать, считает Камю: "Вот я, вот мое имя",— и все было бы по-другому. Театральное изображение "недоразумения", имеющее целью "заставить говорить на языке трагедии современных персонажей", само по себе получилось недоразумением.