Осада Сотевага

Когда еда кончилась, в животе у Ульрора все еще бурчало, но к этому он привык в Сотеваге. Он озирался, снова и снова обводя взглядом поток, деревья, лужайку, где расположились халогаи.

— Свободны, — прошептал он.

— Да. — Флоси в это явно не верилось. — Я думал, нам конец, когда волхвование не удалось.

— Я тоже. — Ульрор мечтал о вине, но, подумав, осознал, что победа слаще и пьянит сильнее. Он расхохотался. — Мы так привыкли пользоваться колдовством, что забыли, как обходиться без него. Стоило мне понять, что надобно делать, осталась только одна забота: как бы Зигабен не начал штурм прежде, чем птички протухнут.

— И все равно хорошо, что ты выбелил лицо.

— О да. Зигабен слишком хитер, — ответил Ульрор. Ветерок донес до него запах падали. Северянин скривился. — Хотя я еще одного боялся. Зигабен бы точно заподозрил недоброе, если бы услышал, как мой труп выблевывает свои кишки.

— Это точно. — Флоси позволил себе одну из своих редких улыбок. Он поднялся и шагнул к открытому гробу. — Отслужили свое птички. Брошу их в воду.

— Не смей! — закричал Ульрор.

— На кой они тебе? Я бы эту вздутую тухлятину не стал жрать, даже просиди в осаде пару лет, а не пару месяцев. Выкинь и забудь о них.

— У меня есть мысль получше, — ответил Ульрор.

— Это какая?

— Одну я отошлю Зигабену на щите перемирия. — Глаза Ульрора полыхнули лукавством. — Хотел бы я видеть его лицо, когда он поймет…

— Надули, да?

Кипр Зигабен мотнул головой в сторону вздутой пернатой тушки, которую выложил на его стол ухмыляющийся халогай. Нет, он не даст варвару порадоваться смятению видесского генерала при известии, что Ульрор жив и здоров. Но ни разу в своей жизни он не был так близок к тому, чтобы осквернить щит перемирия. Северянин никогда не узнает, насколько легко он мог опробовать на своей шкуре плеть, винты для ногтей, раскаленные бронзовые иглы и прочие достижения пыточного дела, изобретенные видессианами за много веков.

Но только злобный дурак предает смерти принесшего дурные вести. Так что Зигабен наливал халогаю вино и вежливо посмеивался над тем, как ловко обдурил его Ульрор, хотя сердце генерала холодным камнем лежало в груди.

— Обожди меня здесь, — попросил он внезапно посла и вышел из палатки, чтобы бросить пару слов охраннику. Тот удивленно моргнул, потом отдал честь и, снимая с плеча лук, побежал выполнять приказ.

Зигабен вернулся к своему незваному гостю, налил еще вина и продолжил вежливую беседу, точно ничего и не случилось. За его улыбчивой маской скрывалось отчаяние. Слишком большую часть имперских войск Калаврии он бросил на то, чтобы выкурить Ульрора. Раскиданные по острову видесские отряды были, попросту говоря, охвостьем. Теперь Ульрор, а не Зигабен, начнет победное шествие по Калаврии.

А потом халогаи. Зигабен раздумывал, успеют ли его мастера починить ими же разрушенные стены Сотевага и возможно ли будет свезти в крепость хоть какие-то припасы. Халогаи были вспыльчивы, импульсивны. На долгую осаду у них могло не хватить терпения.

Но Ульрор их удержит.

В шатер просунул голову тот часовой, с которым Зигабен говорил вполголоса.

— Принес, ваше превосходительство.

— Отлично, давай сюда.

Генерал взял себя в руки. Порой побеждаешь, порой проигрываешь; разумный человек не ждет от жизни одних лишь триумфов. Важен лишь кураж. И Зигабен молился, чтобы любое несчастье он сумел встретить не дрогнув.

Принесенная часовым чайка была поменьше присланной Ульрором — крачка, с раздвоенным хвостом и черной головкой. Тушка была еще теплой. Зигабен церемонно вручил ее халогаю.

— Не будешь ли любезен передать это своему вождю вместе с моими комплиментами?

Северянин глянул на него, как на безумца.

— Только птицу или еще что-нибудь?

Зигабен был имперцем благородной крови, наследником издревле цивилизованного народа. Этот ухмыляющийся светловолосый болван никогда не поймет, но генералу казалось почему-то, что Ульрор оценит дух этого послания:

— Передай, что один хитрец стоит другого.

---

Harry Turtledove, "A Difficult Undertaking", 1986

Журнал "Если", N 10, 1999 г.

Перевел с английского Даниэль СМУШКОВИЧ