Осада (СИ)

– Да, жду…. Вспомнил, я говорил об НЛО. Человек может верить во всякую глупость, хоть в зеленых человечков, хоть в снежных  – но ровно до той поры, пока напрямую не столкнется. А вот когда столкнется, тут все доводы разума восстанут. Нет, такого не может быть. Никаких других людей. Вспомнит про Христа, наверное. Если христианин. Ведь Он умер за нас, а не за них, так что…. Железный аргумент, конечно. А вот теперь мы столкнулись с тем, о чем каждый год снимается десяток фильмов, выходят книги, комиксы. Чуть не раскраски для детей дошкольного возраста. Фактически мы столкнулись с явлением зомби. И что же – вы можете поверить в зомби?

Я хмыкнул. Посмотрел на крышку стола, освещаемую отраженным светом восходящего солнца. Окна кабинета выходили на запад, но тень давно отступила, ушла.

– Зомби и инопланетяне это разные категории ужасов, Денис Андреевич, – ответил я. – Во вторжение НЛО на Землю легче поверить, поскольку мы, люди, всегда считали себя уязвимыми. Даже назвавшись человечеством, мы все еще верим, что нас кто-то способен сбросить с пьедестала, кто-то чужой, я хочу сказать. Вера в чужого, который нам отомстит за Землю или просто придет и вгонит за пять минут в каменный век, по крайней мере, имеет историческую основу. Верить в зомби любому светскому европейски образованному человеку смешно.

– А культ Вуду? Все эти сморщенные головы и булавки?

– Нет. Вуду это для нас Голливуд и прежде всего Голливуд. То есть сказка, пусть страшная, но сказка. От которой можно очнуться, выключив телевизор. Собственно зомби – те, которые созданы в двадцатом веке – есть не что иное, как наши фобии в отношении грудных младенцев. По Фрейду, кстати. Это как чудище обло, огромно, стозевно, илайяй.

– Вообще-то Тредьяковский писал про другое, про Цербера в «Телемахиде»… – Денис Андреевич был несколько ошеломлен. Я продолжил.

– Младенец – кстати, прекрасный ужастик про них есть у Бредбери, – грудничок и есть то чудище, что сосет соки из своей матери, что постоянно требует внимания, пребывает в бессмысленном движении, издает какие-то непонятные звуки и прочее и прочее. И за ним нужен непрерывный надзор, как бы что ни случилось. Особенно, когда он научится ползать. Особенно, если слишком рано.

Денис Андреевич покачал головой.

– Право, Артем, вы меня удивили. О такой трактовке я не слышал. А уж от Бредбери никак не ожидал.

– Да с этой точки зрения зомби не более чем та наша фобия, с коей мы сами способны справиться. А что касается поверить… как раз для веры она не предусмотрена.

Он кивнул.

– Да, коли так. Хотя под зомби сами же создатели подразумевают просто безмозглую толпу человеков, одурманенную телевизором, Интернетом, да чем угодно, хоть травкой. В разные годы ей придавали разные смыслы. То так пытались высмеивать коммунистов, то хиппи, ныне общество потребления. Да и сами зрители – они как бы должны были противопоставить себя толпе, ужаснуться ей. Понять, что они не часть ее, а некая особенность, та же вселенная, фридмон. Ну и так далее…. Артем, я достаточно аргументировано говорю? – я кивнул, президент продолжил: – Но в нашем случае все иначе. С одной стороны факты. Но с другой стороны, как можно поверить в зомби в такой жаркий, солнечный день? Немыслимо, просто немыслимо, – продолжал президент, стряхивая налипшие пряди со лба. – Вот придет ночь, да не просто полночь, а час волка, когда темень кажется непробиваемо черной, а рассвет – невообразимо далеким – и в этой бессонной ночи, в это время ожидания прихода солнца, когда умирает большая часть больных, так и не дождавшись утра, именно тогда в бессонном безумии можно представить себе все, что угодно. Все, что угодно, – повторил он, разом обессилев от неожиданно длинного сложного предложения – в которое, казалось, Денис Андреевич вложил всего себя.

– Ведь они и приходят ночью. Вернее, восстают, – осторожно заметил я, не глядя на Дениса Андреевича.

Президент молчал, а затем стянул галстук и бросил его на стол. Дернувшись как-то неестественно, словно, от враз пронизавшей его боли, он поднялся, и подошел к окну, закрыв шторы. Пришла полутьма, и какое-то облегчение – нет, не от перенасыщенного светом кабинета, скорее, оттого, что в этой слабой темноте, пронизанной спасительными фотонами, воображение человека, может победить его излишне твердые, крепкие как камень, доводы рассудка.

Денис Андреевич глубоко вздохнул и вернулся в кресло. И снова облегченно вздохнул. В полутьме комнаты его рубашка будто светилась белым, а вот лицо, казалось погруженным в тень.

– Так легче, вы не находите? – я немедленно согласился. – Я с вами хочу посоветоваться, Артем. Что же нам остается? Признаться в неизбежном или же придумать оправдание?

– Рассуждая логично…

– Артем, давайте хоть на минуту забудем о логике. Ну не стало ее сейчас, не стало. С начала нового месяца логика отменилась.