Осада (СИ)

Машина проскочила мост над Москвой-рекой, помчалась по Кутузовскому проспекту, в этот час уже безлюдному. Если не считать бесконечных палаток возле домов, вокруг них вертелись тени, и не понять уже было, живые они или мертвые. За Триумфальной аркой палаток стало куда больше, вся Поклонная гора усеяна ими, Пашков подумал, наверное, и церковь и мечеть, выстроенные возле памятников, и само собой, музей, отданы беженцам. Вернее, взяты ими, без особых препирательств со стороны духовных лиц. Такое стало случаться в столице все чаще.

– Оскотинился народ, оскотинился, – буркнул он под нос, пытаясь не смотреть на палатки. Когда машина промчалась по мосту над Ломоносовским проспектом, появившиеся дома, в коих еще горел свет, заставили его забыть о мыслях, заползавших исподволь в голову. Блуждающая улыбка снова вернулась на лицо, едва он вспомнил Нефедова с насупленными бровями. Вспомнился бородатый анекдот: «Приходит Брежнев на заседание Пленума ЦК и говорит: – Поднимите мне брови!».

Пашков невольно усмехнулся собственной шутке. И тут же вскрикнул от изумления, выкинув вперед руку, указывая на что-то странное находящееся на разделительной полосе. Фонари на Можайском шоссе горели неярко да к тому же через один, но проехать мимо, не заметив, не представлялось возможным.

«Мерседес» немедля затормозил, Пашков не был пристегнут, так что едва не стукнулся лбом о стекло. Ехавший позади БТР с охраной, он должен был выйди вперед, едва кортеж вывернет на Аминьевское шоссе, немедля загородил тревожное зрелище, спецназовцы посыпались проверять подозрительный предмет.

Через минуту из динамиков донеслось изумленное:

– Виктор Васильевич это… Борис Николаевич.

– Что?! – Пашков немедля выскочил из салона. Худшие опасения подтверждались, и предстали ему самым отвратительным из возможных образов. В самом деле, пару раз ему снился сон о чем-то подобном, но никогда, даже в кошмаре, он не мог бы представить себе увиденного сейчас.

Премьер отвернулся и закашлялся. Затем снова повернулся, нерешительно подошел, осмелев, даже наклонился. Охрана расступилась, вежливо отошла в стороны, чтобы не мешать.

Первый президент России, умерший четыре с половиной года назад, все же был выслежен, найден и подвергнут жесточайшему осмеянию. То, чего так и боялся его преемник все время, едва только узнал о развороченной могиле Ельцина на Новодевичьем. Только в худшей, почти гротесковой форме. Помнится, Нефедов, проводивший тогда дознание, все никак не мог взять в толк, почему он должен искать именно Ельцина, когда есть другие, не менее важные задачи, почему именно первый президент; сейчас Пашкову очень захотелось, чтобы директор ФСБ был тут, чтобы он мог ткнуть того носом в обезображенный труп.

Ельцина пытали. Даже после смерти, когда во всемирной паутине вроде бы установилось терпимое отношение к первому президенту, когда фразы «неплохой был мужик, мир его праху» наотмашь побивали истеричные вопли о несостоявшемся суде над «всероссийским пьяницей на пару с Горбачевым развалившим СССР». Тогда все было иначе, впрочем, и после восстания Ельцина, кто-то позлословил, пошутил колко, язвительно, но не более того. В обоих случаях ФСБ успешно вычислила и обезопасила особо ретивых. Но видимо, не всех. Все равно в душу каждому не заглянешь, как бы того ни хотелось, среди толпы подлинного ненавистника не сыщешь, все одинаковые, все хмурятся и недовольно машут флажками в знак приветствия. Поди найди кто лишь в мыслях смел, а кто при удобном случае поглумится с монтировкой в руках.

Борису Николаевичу отстрелили руки по запястья, сломали ноги. После чего раздели донага и привязали к здоровой доске, так чтобы он стоял на коленях. Судя по запаху, мочились на него, с безопасного расстояния. Сожгли волосы на голове и в паху. Оскопили. Конечно, он уже ничего не чувствовал, не ощущал, вероятнее всего, лишь бессмысленно мычал и дергался, пытаясь достать оскорбителей, но это лишь раззадоривало их. Вдоволь наглумившись, они приволокли первого президента сюда, совсем недавно, гнилостный след тянулся откуда-то с Поклонной горы, Пашков дал команду пригнать сюда поисковую группу и «достать ублюдков живыми», начальник охраны побежал к машине исполнять приказание. Вокруг начал собираться народ, надо полагать, прекрасно знавший, что вызвало остановку кортежа и жаждавший посмотреть на реакцию Пашкова, не скрывавшего своих намерений найти и покарать.

Наглядевшись до рвотных позывов на обезображенное тело первого президента, стремительно гниющее, разлагающееся почти на глазах, премьер резко поднялся и огляделся по сторонам. Люди, подошедшие к правительственной трассе, зашушукались меж собой, премьеру послышался смешок, недовольный гул все нарастал, Пашков сглотнул ком, вставший в горле. А что ты хочешь от этих чумазых, что бы для них ни сделал, всю жизнь как ненавидели, так и будут ненавидеть, буркнул он про себя, пытаясь сдержать гнев и махнув рукой, снова подозвал начальника охраны.

– Машина сейчас приедет, – подбегая, сообщил тот.