Осада. Повесть

Внесённый благотворительный взнос его патронессы в казну аббатства (вероятно, все же тетушка была мучима совестью за снятие с себя забот о нелюбимом племяннике), обеспечили юноше привилегированное существование и неплохое образования. Но душа его искала ответы на многие вопросы, задавать, и даже думать о которых в богоугодном заведении, было не принято и даже, более того – опасно.

Немудрено, что скоро он уже слушал в лесах вокруг Фонфруада проповедь суровых странников.

Ночные тайные сборища в отблесках факелов, причудливые маски знатных горожан и нахлобученные капюшоны крестьян, опасающиеся шпионов , придавало всему необыкновенно сакраментальный, таинственный и захватывающий вид. А как просты, безыскусны и точны были слова этих духовных проповедников!

Как нож в масло, как чернила в молоко как уста младенца к соскам кормилицы вот что были эти проповеди для Бернара. Он тайно посещал их, несмотря на строжайший запрет настоятеля обители.

С каждым походом в лес, проникаясь и обликом и сердечной простотой этих ,как их называли «добрых людей», юноша уже не видел для себя другого пути в поисках истины, как только месяц за месяцем вынашивать побег в самое святое для каждого катарца место-крепость Монсегюр, что бы там пройти инициацию в катарсизм для проповедования истины и жить, наконец, другой, богоугодной жизнью.

Он хорошо помнил свой последний день перед побегом.

Вся противоречивая натура его терзалась сомнением. Он знал, что любое решение повлечет безвозвратное возмездие-на платанах , что росли вдоль дороги до Каркассона , висели железные клетки-рубашки с закованными в них полусгнившими еретиками , ставшими жертвами голодной смерти и беспощадности ворон. Но и желание служить Истине, какую он представлял себе в героическом юношеском упоении, было неизбывно, страстно и наполняло смыслом каждый вздох его, каждый миг существования и отказаться от этого было смерти подобно.

Только одному человеку он , верно, мог открыться в обители-уже пожилому подслеповатому монаху брату Раймону Мийо, добровольно принявшего когда-то послушание во искупление" грехов винных игрищ своих" и , увы, мало изменившему отношение к пагубным пристрастиям. Брат Раймон был добр, по житейски мудр и , наверное, являлся единственным, кто относился здесь с теплотой и вниманием к Бернару .К тому же и юноша не чувствовал дистанции возраста, воспринимая разницу годов с этим добродушным толстяком как малозначимую причину для излишнего пиетета.

Бернар хорошо помнил тот день, когда сразу после вечерней службы, он быстро подошел к брату Раймону и, дотронувшись до руки его, прошептал:

–Только ты можешь помочь мне, брат Раймон…в полночь я буду у колодца.Да простит меня святой Августин, я должен тебе исповедаться. Это важно…

Морщинистое, напоминающее складки вельвета лицо пожилого монаха со следами неудачного бритья на миг растянулось в удивленной гримасе, но ,видно что-то в облике юноши было красноречивее дальнейших объяснений даже для слабого зрения Раймона.

–Я не девица, чтобы свидания …впрочем, Бог с тобой. – недовольно проворчал он.

         Устав обители запрещал свободное перемещение по монастырю в ночные часы, однако Бернар прежде чем ускользать при помощи веревочной лестницы на свои "просветительские собрания" тщательно изучил все повадки, особенности и пристрастия ночного сторожа, более всего ценившего здоровый и невинный сон.

Майская ночь трещала цикадами. Луна еле угадывалась по золотому окаймлению края тяжелой тучи. Запахи набирающих цвет вишен и миндаля из монастырского сада ощущались сладостным букетом.

Вся расцветающая мощь весенней радости была бессильна против внутренней тревоги и озабоченности Бернара, нетерпеливо ожидавшего в тени кипариса возле небольшого колодца , своего единственного товарища.

 Глава 2

 Мешковатая, осторожно и неуверенно крадущаяся фигура брата Раймона неожиданно вызвала комическую реакцию у Бернара. Он с трудом поборол столь неуместный для такой судьбоносной минуты смех и бросился к монаху, дабы сопроводить плоховидящего друга до укромного местечка.

–Прости меня,… все святые …Никогда больше я не посмею так утруждать тебя…вот давай там сядем за тем выступом . Там укромно. – виновато и вполголоса проговорил Бернар.

–Я не только не девушка… но и не мальчик для таких игр…ох… продохнуть… Если нас увидит преподобный отец Гильом.

Молчание. Только успокаивающееся дыхание пожилого человека.

Двое монахов украдкой проследовали в укромную сводчатую нишу в амфиладе скриптория.

–Ну, что ты хотел? Неужели выпить? – насупившись проговорил старший товарищ.

–Раймон. -порывисто начал Бернар, быстро перейдя на шепот из -за гулкой акустики каменного свода, – Что для тебя Бог?

–Нам осталось три часа до заутренни, ты поднимаешь меня среди ночи, я как егерьская жена крадусь на свидание к браконьеру и после этого ты интересуешься что для меня Бог. Бог для меня-это сон…

–Не сердись. Послушай. Я решил бежать… В Монсегюр. Не отговаривай меня…впрочем если ты найдешь что возразить, я обещаю подумать о том , что ты скажешь.