Однако в Ветошкине таковых не числилось и праздники проходили в том, новом, советском стиле, который надолго станет стилем жизни нескольких поколений. Сплоченная кампания окояновцев соединилась с выходцами из близлежащих сел и устроила в комнате Воли новогодний вечер. Собрали вскладчину закуску, вынули из сундучков припрятанный до случая домашний самогон, украсили комнату вырезанными из чайной серебряной бумаги листьями и зайчиками и сели за стол. Сначала танцевали под гитару и гармонь. А в двенадцать затихли, стали слушать новогоднее обращение Молотова по радио. Черная бумажная тарелка хрипела и трещала, но голос руководителя можно было разобрать. Он говорил об успехах советской власти, ее несокрушимой мощи и уверенной поступи в будущее. Затем раздался бой курантов. С криками «Ура!» ребята подняли стопки с самогоном и выпили. Затем снова начали танцевать. В комнате царило феерическое веселье. Севка веселился заодно со всеми, однако замечал, что Воля держится как-то необычно и по большей части сидит на кровати. Удивительного здесь было мало. Теперь весь техникум знал, что Хлунова является городской задавакой, с которой по-простому не поговорить. Она всегда может неожиданно вспылить или отбрить за неудачно сказанное слово. Открытому и веселому парню совсем непросто с такой подругой. По всеобщему мнению, они не очень подходили друг другу. Сегодня Воля держалась особенно отчужденно и всем своим поведением хотела привлечь внимание Булая. Ей нужно было, чтобы тот заметил ее особое состояние и сам начал разговор о причинах. Причины же были весьма серьезными. Она почувствовала, что несет в себе ребенка. Правда, вопрос об отцовстве был для нее не совсем ясен. С Колосковым Воля встречалась довольно редко. Обычно Владимир Дмитриевич приезжал в техникум без водителя. Приезды всегда случались вечером, когда занятий уже не было. Сделав дела, выезжал на окраину села и прятал машину среди разрушенных графских конюшен. Через полчаса туда подходила Воля и они лихорадочно соединялись прямо в машине. Все случалось быстро и совсем скоро Хлунова уже снова была в техникуме. Она не знала, догадываются ли о происходящем ее подруги, но надеялась, что не догадываются, ведь у всех на устах был ее роман с Булаем.
Наконец Севка подошел к ней и спросил:
– Тебе нехорошо, что-то стряслось?
Она кивнула:
– Стряслось.
– Выйдем, поговорим?
Они вышли в коридор и сели на подоконник. Воля вынула из кармашка юбки носовой платок и молча заплакала, аккуратно промокая слезы.
– Я беременна.