Ось земли

– Да! Ты показал, что можешь ответить на одно убийство сотней. Как это по большевистски!

– Что ж, в карательных мерах погибли и безвинные. Но убийства таких вождей не проходят бескровно.

– Ты восточный тиран! Ты даже не понимаешь, что давно забыл о бесценности каждой человеческой жизни. Для тебя народ – пыль под твоими сапогами.

– Да, Арон. Я взвалил на себя тяжелый груз власти. Скажи мне, как действовать по другому, чтобы избежать смерти от ненавистников и в то же время, избежать жертв? Ведь единственным условием мира может быть условие, при котором я отдаю им власть. Но я представляю огромный народ, который хочет построить новую жизнь.

– Так не строят новую жизнь! Вы с Троцким разорвали партию на куски. Вы устроили всесоюзную драку вместо созидания. И ты, победивший в этой драке, устроил себе кровавый пир!

– Успокойся, Арон. Жертвы твоих единомышленников и единоверцев застили твои глаза. Да, их сейчас преследуют в числе других. Но согласись, еще недавно они были неприкасаемыми и точно также преследовали тех, кого считали своими врагами. Разве это было справедливо? Я делаю страшную работу – я вычищаю из советского народа всех врагов нашей идеи. Я хочу сделать так, чтобы после чисток никакой смертельной борьбы у нас больше не было. Чтобы новый руководитель страны мог спать спокойно и знать, что если его и будут убирать, то без помощи оружия.

– Это отговорки. Я вчера шел за гробом Крупской и думал: ну все, если он отравил жену Ильича, значит, он перешагнул последнюю черту. Больше нет никакого малейшего тормоза для тебя, Коба. Я уж не говорю о святынях. Какие святыни! Что для тебя свято, Иосиф, скажи мне, признайся. Может быть, я узнаю твою цель и пойму, что ты в своем уме.

– Ты ничтожный сумасшедший, с которым я не буду разговаривать на такие темы. Скажи спасибо, что я тебя терплю.

– Спасибо Иосиф Виссарионович, что Вы еще терпите своего бывшего соратника. Вы теперь на вершине власти, а соратник копошится в грязи и нищете. Но у него есть ум и есть сердце и оба они спрашивают: а не стоило ли тогда, в апреле семнадцатого придушить тебя, немытого грузина, в постели, которую мы делили на двоих? Ведь ты по количеству народных несчастий за пятнадцать лет переплюнул все, что Романовы натворили за три века.

– Я рывком перекроил историю!

– Ты бросил советский народ в новый феодализм. В невиданный феодализм. Ты горе-революционер!

– Я сохранил в народном хозяйстве все, что только мог сохранить. Да, были большие ошибки, но я не пошел путем милитаризации хозяйства, как предлагал Троцкий. Ты говоришь – феодализм. Это ложь, свойственная троцкистам. А кто тогда феодал? Председатель колхоза, секретарь райкома партии, товарищ Сталин? Если председатель колхоза, то это плохой феодал. Он живет не лучше колхозника. Если секретарь райкома – то тоже плохой феодал. Он получает только один синий конверт с зарплатой, на которую может купить продуктов на неделю. Если товарищ Сталин – то это совсем негодный феодал. Посмотри мою квартиру и мою одежду. Ты все поймешь. Тогда зачем так нагло врать?

– Но Вы обираете колхозы, выкачиваете все соки из промышленности.

– Наступает тридцать восьмой год, Арон. Если мы не сумеем вооружиться и укрепиться, то через два года нас покорят иностранные интервенты. И если это будут немцы, то твоя личная судьба сложится хуже, чем при товарище Сталине, не так ли?

– У Вас в руководстве активные идиоты. Благодаря тебе, Иосиф. Ты их всех набрал. Идиоты! Тебе не нужны честные и сильные единомышленники. Ты их боишься.

– Ты опять начинаешь задыхаться от своих дурацких мыслей. Смотри, не подохни здесь, в моем кабинете. Я не люблю падаль!

– Ответ достойный вождя! Признайся Иосиф, вчера душа твоя ликовала, когда Крупскую закапывали в землю. Наверное, ты волновался при первых убийствах, еще неопытным был. А теперь пьянеешь от запаха крови. Поэтому так много и убиваешь. Ты же маньяк, Сосо!

– Не выводи меня из терпения, Арон! Или надеешься стать народным еврейским мучеником? Мученик Арон Сольц! Да тебя разотрут в порошок на Лубянке и никто даже этого не заметит.

– Ты уже растер меня в порошок, Коба. Я ведь искренне верил в революцию. Искренне отдавал ей последнее. И что я теперь имею? Я имею убедиться, что плодами любой революции пользуются негодяи.