Оружие Возмездия

Ну, штабной салага из «учебки» это тоже солдат, оборзевший дальше некуда. Поэтому, застав одного из гостей сидящим на корточках перед моей тумбочкой, я и ухом не повел. Я просто остановился у него за спиной, руки в карманы, и ждал развития событий.

Парень с интересом листал Саймака.

Посмотрит на страницу, перелистнет, на следующую посмотрит, опять перелистнет…

– Твоя? – спросил он, полуобернувшись в мою сторону.

– Угу.

Парень вернулся к книге, просмотрел еще несколько страниц.

– А ты что, нерусский, что ли? – осенило его.

– Русский.

Он молча закрыл книгу, положил ее на место, захлопнул тумбочку и ушел, не сказав больше ни слова.

*****

В Бригаде Большой Мощности мне тоже поначалу было не до Саймака. Там поначалу было ни до чего, выжить бы. А Саймак лежал в тумбочке.

Из этой тумбочки крали все, что можно. То есть, зубную пасту. И изредка зубную щетку. Я другого в тумбочке не держал.

А Саймака не трогали.

У меня и не было ничего больше своего, не казенного. Только огрызок бумажника, в котором хранилась пара фотографий и несколько писем – я его носил во внутреннем кармане. Никаких других личных вещей. Ничего материального, за что тебя можно ухватить и встряхнуть; чем тебя можно шантажировать.

Я сохранил эту армейскую привычку навсегда. Сейчас все, что мне нужно, чтобы начать жизнь с нуля, прячется на крошечной флэшке. А если подумать, можно и без нее обойтись.

Я нигде не живу и ничего не стою.

У меня ничего нет, и с меня нечего взять, кроме моей шкуры.

Очень люблю хорошие вещи, но не привязан к ним.

Ревниво и даже злобно охраняю свою территорию, но помню: новое место полностью обживается за месяц-полтора.

Это школа ББМ, чтоб ей ни дна, ни покрышки.

Но даже Бригада Большой Мощности, где у человека виртуозно изымали все до последнего, включая человеческое достоинство, не придумала, что сделать с «Городом».

Он и там оказался никому не нужен – лежал себе в тумбочке.

Его могли бы украсть и просто выкинуть, чтобы причинить мне боль, но на это у моих недругов банально не хватило ума.

А для вытирания задницы гораздо лучше подходило ПСС.

Узнав, что в ББМ подтираются книгами, я был крепко шокирован.

– Но это же книги! – возмутился я.

– Какие это книги, это же Ленин! – объяснили мне комсомольцы.

Не любили они дедушку.

– Все равно нехорошо, – сказал я. – Сегодня ты Лениным подтираешься, а завтра?..

Комсомольцы не вняли. Я был в ББМ еще никто, просто парень со странностями. Москвич, ёптыть.

Через месяц-другой, когда у меня ночью спёрли бляху с ремня, я подумал, что так и до Саймака однажды доберутся – и отнес его на узел связи, к Генке Шнейдеру.

Там Саймак провалялся до осени, все еще нечитанный. На ночных дежурствах я иногда читал журнал «Огонек» – наш художник Михайлов тырил его из кабинета замполита.

По первому снегу Саймак вернулся в казарму и зажил себе в укромном углу каптерки вместе с барахлом, которым я начал полегоньку обрастать.

Потом нам с Саймаком невероятно повезло.

Между канцелярией и кабинетом командира нашего дивизиона была узкая комнатка-пенал, метра полтора на три. Она считалась фотолабораторией, там даже был раздолбанный увеличитель. Еще там хранились три ободранных электрогитары «Урал», останки усилителя, и лежали на боку две большущих колонки. Из-за этого комнату звали «музыкалкой».

Спасти комнатушку от потока и разграбления можно было лишь одним способом: назначить ответственного, крайне желательно – человека в авторитете. Раньше за помещением следил сержант Верчич. Он даже печатал там снимки изредка. Фотографирование в ББМ не поощрялось категорически – наша техника считалась адски секретной.

Верчич относился к своему богатству равнодушно. Ну, хранил личные вещи. Ну, когда бригада убегала на зарядку, уходил в комнатушку спать на колонках. Больше ни на что этот пенал не годился. Там впритирку помещались трое, и то чокаться было неудобно.

Уходя на дембель, Верчич принес ключ от «музыкалки» майору Афанасьеву.

– И что мне с ним делать? – спросил Афанасьев.

– Да вон хотя бы Москве отдайте, – кивнул в мою сторону Верчич. – У него же мафия.

– Ага, и вся его мафия будет сидеть у меня за стенкой?!

– Зато другие не влезут. А если и влезут – эти найдут, кто.

Афанасьев только фыркнул.

Через пару ночей «музыкалку» взломали и перевернули там все вверх дном.

Это вычислитель Саня Вдовин, попив одеколону, вспомнил, что он великий музыкант, и решил поиграть на усилителе с колонками.

Или на гитаре с увеличителем, черт его знает, все равно ничего не работало.

Честное слово, я Вдовина не провоцировал.

Решили отдать «музыкалку» под комитет комсомола. Вручили ключ бригадному комсоргу капитану Сергиенко, которому только этого и не хватало для полного счастья.

– Почему я?! – возмущался Сергиенко. – На хрена мне эта душегубка? Ее ночью разграбят, а я – отвечай?! Давайте… Давайте вон вашего москвича в комитет комсомола выберем, и пускай он отвечает.

– Ой, бля… – только и сказал Минотавр.

Он своего москвича уже неплохо изучил.