Оружие нищих

— Вот. Ты почти понял. Алюминий, в смысле дюраль, плавится и льется без проблем. Медные сплавы — чуть труднее, но почти так же.

— Это так, — согласился ученик. Защитить зеркало расплавленного металла древесным углем, держать восстановительную атмосферу и убирать шлак длинной ложкой намного проще, чем рисковать шкурой, работая с чугуном.

— Так почему же ты, голова садовая, веришь старикам, только получив пару подпалин на шкуре?! — возмутился Иван Сергеевич.

— Так, … попробовать, — отвел в сторону взгляд Юра.

— Теперь третье и последнее. Прочность патронной латуни Л70 в полтора раза выше прочности низкосортной стали. Про фосфористую бронзу промолчу. Ты же иногда книги читаешь?

— Читаю, — уныло ответил Юра.

— Дюраль на изгиб держит столько же, сколько и сталь 3. Как минимум. Пара трения латунь — сталь по своим свойствам для нас практически идеальна. И это я еще не начал говорить про композиции типа эпоксидная смола — металлическая стружка, прочность которых, считай, равна прочности стали 3.

— Только мороки с этими композитами, — проворчал Юра. — Стружку обезжирь, высуши. Мешать тяжело. Трудно без разогрева. А большую деталь не знаешь, как охладить… И ацетон так противно воняет…

— Но проще, чем с чугуном? Или после того, как ты чуть не спалил себе ноги, возражать будешь?

— Проще, — вынужденно согласился Юра.

— Так какого … тебе надо было?! Мастера, делавшие свои станочки на рубеже и в начале двадцатого века, и мечтать не могли о материалах, которые у нас под руками! Для них — алюминий был чем-то вроде экзотических титановых сплавов или металлокерамики сегодня. Дорог он был! Вот и мудохались они с чугуном.

И сварки у них не было в большинстве случаев! А если и была, так это были примитивные аппараты, а не наш ТИР с селеновыми выпрямителями и ламповым преобразователем. Про осцилляторы тогда тоже и слыхом не слыхивали, как и про сварку в аргоне вольфрамовым электродом. В лучшем случае — углекислота, да и та — не везде.

Впрочем, главное, что у них еще не было понимания, что и как делать, чтобы избежать поводок. Как применять кондукторы, как готовить кромки шва, как отжигать готовое изделие для снятия напряжений.

У нас все, о чем в начале века и мечтать не могли — под рукой! Возьми только, да сделай, о чем мечтал! Только голову приложить не забудь! Но вот с этим, смотрю я, у нынешнего поколения проблемы…

Апрель 1956.

Оказалось, что за четыре месяца общения, Юра так и не смог понять, что за человек Валентина Павловна.

Курируя процесс его обучения, и заодно, преподавая языки, она ни разу не проявила и тени человеческого участия к своему единственному ученику. Впрочем, хамства или грубости тоже не было ни разу. Была вымораживающая душу ледяная корректность.

Даже ее облик, казалось, намекал на полное отсутствие нормальных человеческих эмоций. Строгий костюм из плотной ткани, неизменная кипенно-белая блузка, заколотая брошью с россыпью камней кроваво-красного цвета. Затянутые в пучок на затылке русые, с проседью волосы, неизменно сжатые в нитку тонкие губы. Ни тени косметики.

Валентина Павловна мотивировала свои действия лишь однажды.

— Светличный, мне платят за тебя как за целый класс обормотов, причем по высшей категории. Плюс доплачивает завод. Немного, но ставка сторожа и уборщицы на дороге не валяется. Сам понимаешь, что к швабрам и тряпке я не касаюсь, в тулупе с берданкой по ночам не гуляю. А денежки — идут! Вот и отрабатываю.

Сам себе Юра иногда казался то ли лабораторной мышкой, то ли дрессируемым цирковым медвежонком. Предъявление — отклик — стимул, мотивация. Отличие состояло лишь в том, что дрессируемым животным не разъясняют основ прикладной рефлексологии. Впрочем, память у животным тоже не стимулируют. Ни при помощи изощренной фармакологии, ни прибором, похожим на массивный браслет.

Все происходящее никак не напоминало оставленную в представляющейся бездонной пропасти прошлого школу. Это … было чем-то иным. С одной стороны, захватывающе-интересным, подкидывающим на каждом шагу загадки. С другой — вытягивающим к концу дня все силы так, сил хватало лишь принять душ и завалиться в постель. Сны, и то больше не снились.

Всего лишь четыре месяца… Но кто бы знал, каковы они были. За это время Юра вытянулся вверх. У подростка кардинально поменялась моторика.

Так неминуемо случается с теми, кто проводит в тире и на фехтовальной дорожке не менее часа в день. А если еще днями работать с металлом, добиваясь безукоризненной работы механизмов, то сторонний наблюдатель вдруг с удивлением отметит, насколько же стремительны и точны внешне неторопливые движения человека, твердо решившего стать Мастером.

И только совсем внимательный, заметит на донышке искрящихся веселым любопытством глаз подростка, холодную отстраненность аналитика.

Как заметил Киплинг после визита к оружейникам Бирмингема, холодный металл накладывает неизгладимый отпечаток на людей, работающих с ним. Ибо ни жалости, ни лжи, ни иных человеческих слабостей не приемлет. Потому человек, подчиняющий своей воле железо, и сам становится, мягко говоря, несколько иным.