Оружие без предохранителя

– В честных людях сомневаешься в первую очередь, – проявил себя дипломатом Матвеев.

– Поймите, своим делом я занимался профессионально. Знаете, чем отличается профессиональный бокс от любительского?

– Скажите – узнаю.

– Профессиональный бокс – это когда два человека бьют друг друга за деньги. Любительский бокс – когда два человека бьют друг друга из-за любви к насилию. К актам насилия, к притеснениям у меня с детства отвращение. Другое дело – принудительное воздействие на подчиненного. Если у вас были какие-то сомнения, я должен был развеять их.

– Доброта требует жестких решений, – отреагировал на это Матвеев. – Но давайте ближе к делу. Пляски с бубном ничего не дадут.

Прежде чем продолжить, Щеголев в очередной раз наполнил рюмки. Они снова выпили.

– Я принес из дома видеокамеру. – Щеголев огляделся, как будто выискивал глазами вещественное доказательство, свидетельствующее о его вине. – Сами понимаете, что с приездом психиатров интерес «слонов» к гигиеническому дому поостыл. Никто не хотел заснять на пленку, чем они там занимаются. Только я проявил интерес. На видеокамере я установил режим с потерей качества, но увеличив длительность съемки до восьми часов на одну кассету. По идее, мне хватило бы и аудиозаписи, чтобы удовлетворить свое любопытство. Я руководствовался еще и этаким исходным положением: кто предупрежден, тот вооружен.

– Вы сохранили кассету?

Щеголев ответил взглядом: «А вы как думаете?»

* * *

Приземистое здание из силикатного кирпича даже в сухую погоду выглядело сырым. Казалось, с крыши, тронутой с одной стороны мхом, вечно капает вода, и это она питала корни могучего тополя. Крона этого исполина укрывала от солнца добрую половину здания.

Их в шутку и всерьез называли Ведомым и Ведущим. Они представляли «НИИ-290», штат которого не менялся на протяжении последних семи лет: это двадцать четыре человека. Откуда взялось это название – «НИИ-290», никто не знал. Но поговаривали, что цифры означали первые три буквы основного направления НИИ – психологии. Если к каждой цифре подставить единицу, то получится следующее: 12-19-10, двенадцатая, девятнадцатая и десятая буква алфавита: ПСИ. Вряд ли это соответствовало действительности, но чья-то теория, получившая хождение внутри «Аквариума», была непостной; кто-то находил ее интересной.

Ведущего звали Юрий Рапопорт, еврей. Ведомого – Ринат Файзуллин, национальность – башкир. В паре они работали пять или шесть лет. У Файзуллина за плечами были три года работы в микрохирургии глаза.

Для них наступила пора ожидания. Файзуллин коротал время за чтением книги. Каждые полчаса он выходил покурить, используя вместо закладки початую пачку барбитурата. Их подопечные были погружены в сон при помощи снотворного, что никоим образом не могло повлиять ни на конечный результат, ни на ход процесса...

Обстановка в этом помещении просилась называться полуспартанской: пара жестких кушеток и кровать-полуторка; четыре обшарпанных стула и два кресла; стол, вечно разложенный на длину двух вставных секций, за которым можно было воссоздать сценку «Совещание в Филях», и убогий столик в некоем подобии прихожей. «Каждой твари по паре». Так сказал Файзуллин, от наблюдательного взгляда которого не укрылись будто пародирующие друг друга вещи и два человека в этом здании – он и его старший товарищ.

Девушка лежала на кровати, расположенной у стены. Лежала точно посередине, как в широком гробу, как воплощение жуткой приметы: уже с такими-то допусками она точно потянет за собой на тот свет не одного человека, хотя бы Михаила Наймушина, который лежал на самом краю. Такая симметрия не устраивала опять-таки наблюдательного Файзуллина. Он не был погружен в себя так, как Ведущий, поэтому отмечал детали, нагружая ими себя. Он служил дополнением Ведущему, которому в окологипнотической обстановке порой требовался буквально поводырь. И не суть важно, что Файзуллин не был психологом ни по образованию, ни по признанию. Окулист – он мог разглядеть не просто мелочи, а микродетали. Плюс его способность к анализу. Все это и многое другое сплотило этих двоих людей, в спину которых, однако, нередко тыкали пальцем: «Хрен и уксус».

Ринат Файзуллин увлекся книгой. Не с первой страницы, но все же. Он вдруг понял, что начал читать, что называется, с выражением, пусть даже про себя. Он читал «Властелин колец» Толкиена. Примерно на треть книга была зачитана, тогда как остальная часть, в лучшем случае, пролистана. Ринат много раз начинал этот буквально титанический труд английского писателя, но всякий раз не доходил и до середины. И опять брался за него с самого начала, с самой первой буквы... И вдруг однажды понял: ему нравится перечитывать, перебирать знакомые предложения и целые страницы. Может быть, тот же Рапопорт назвал бы это клиникой – только он не замечал очевидного, что книга, которую Ринат таскал с собой, отнюдь не Библия. Он не сделал попытки выяснить тягу Рината к фолиантам.