Оружейник

…но десятью минутами позже, уже заканчивая подписывать ярлыки, я все-таки вспомнил. С поправкой на годы… но все же она была до боли похожа на девчонку-продавщицу в бакалейной лавке пана Горака. В последний год я часто ходил туда, отговариваясь низкими ценами, пусть и топать приходилось больше часа. Но в тот единственный день, уже перед уходом на фронт, когда мне достало храбрости спросить её имя… в тот день её в лавке не было.

Наверное, это могло бы стать поводом пропустить кружку-другую пива под размышления, как причудливо тасует жизнь людские судьбы. Только вот времени, как оказалось, у нас уже и не было.

Свена я увидел издалека и почти сразу осознал — стряслось чего-то глубоко не то. Через обычную публику он пёр словно ледокол, кто не успел убраться с дороги, сам дурак. А когда подошёл ближе и скользнул по мне застывшим взглядом, то проняло и меня — холодком вдоль хребта и плевать, что жара. Когда Свен смотрит лёдышками прямо в душу, ничего хорошего ждать уже не стоит.

***

Когда-то я до жути боялся госпиталей и прочих медицинских учреждений. Царство карболки и застывшего крика внушало какой-то совсем уж иррациональный ужас, хотя казалось бы… когда и так знаешь, что умрешь, какая разница, похоронят в окопе сразу или после нескольких дней горячечного бреда на койке.

Потом этот страх куда-то делся, сгинул с прочей шелухой, а сейчас вернулся — но уже не полноценным испугом, а воспоминанием, словно застарелая зубная боль. Больница — это место, где можно плохо сдохнуть.

— Ваш друг в этой палате…

В первый миг я решил, что все же произошла какая-то дикая ошибка. Сложно было узнать этом человеке нашего Кота, с его круглым лицом и постоянным загаром от сидения в «колпаке». По бледности лежащий вполне мог соперничать с накрахмаленной простыней, а по впалости щек и вообще дать фору Белу Лугоши.

— … общее изнурение организма, травматический шок, — местный эскулап в круглых роговых очочках то ли как-то распознал в Косторезе своего коллегу, то ли он выглядел самым представительным из нашей банды, — …и кровопотеря, не меньше литра. Оперировать в этом состоянии было бы чрезвычайно рискованно…

— Что вы ему дали? — прервал Косторез словесный поток очкарика. — Морфий?

— Ни в коем случае! — возмущения в голосе доктора хватило бы на трех добрых католиков, которым предложили отпустить обложенного хворостом гусита, — У нас в больнице используются только безопасные средства, прием которых не вызывает этой ужасающей зависимости. В данном случае я счел возможным использовать юкодал, это новейшее обезболивающее, известной фирмы…

— Полусинтетический опиоид, улучшенный вариант героина, — в наркоте наш доктор разбирается как боженька, с его-то практикой. — Вещи при нем были?

— Д-да, разумеется.

— Принесите. — голос у Костореза был обманчиво спокоен. — Сейчас.

Некая интуиция у очкарика все же была — он умчался прежде, чем Косторез начал бить его головой о стену.

— Сжечь и обоссать… — Косторез, присев на постель, осторожно взял Кота за запястье… — Понабрали коновалов…

— Ты сам что скажешь?

— У меня взгляд не рентген. Ранение слепое, пульс хоть и слабый, но стабильный. Что там внутри, — наш док зло скривился… — Надо смотреть. И доставать пулю, хотя операция может его добить. Вот что… Свен у местных полицаев наверняка задержится, они там любят разводить бюрократию. Пока не стемнело… Мартин, давайте с Ковбоем по дороге, гляньте, где его нашли.

Понятно, что сказать это было куда проще, чем сделать. К счастью, подобравший Кота подручный местного молочника оказался на месте в лавке. Две марки серебром и наш угрюмый вид оказались вполне достаточным аргументом, чтобы он, хоть и побледнев немного, полез на заднее сиденье «рено».

Интересно, что местные вообще подумают о нас? Подобрали человека с огнестрельным ранением, а через несколько часов в их сонный городишко влетают его приятели, разве что не паля из окон по прохожим. Хотя, в общем, плевать — у полиции герцогства, миль пардон, Великого герцогства Баден к нам пока претензий не было, пока.