Оружейник

Женевьева уже некоторое время назад скинула ботинки и теперь сидела, обняв ноги и уперев подбородок в колени — благо, широкое сиденье такие вещи допускало.

— Как называлась эта ваша фирма?

Еще один хороший вопрос, учитывая, что одних только официальных регистраций уМастера имелось штуки три, а уж фальшивых…

— "Мюллер и Фанштайн, прецизионные инструменты", — выбрал я название, под которым "Добрая тетя" регистрировалась в Страсбурге в этот раз.

— Никогда не слышала. ПапА был юристом, он вел дела нескольких компаний, но местных. Было несколько случаев, когда его приглашали вести переговоры и контролировать подписание договоров — в Англию, в Бельгию… один раз в Италию. Но все это было связано с сельским хозяйством… не понимаю…

Я тоже ничего не понимал. А вот Буше — явно что-то знал, раз вспомнил об этой девчонке, не глядя в свои папки.

Что-то я упускаю… или задаю не те вопросы.

Дорога вильнула за холм и мне почти раз пришлось тормозить. Путь загородило коровье стадо — небольшое, в несколько десятков голов, но шли эти бурёнки медленно, лениво переставляя копыта. Одна черно-белая так и вовсе попыталась лечь прямо в дорожную пыль, не обращая внимания на заливистый лай маленькой кудлатой собаченции. Я быстро поднял окно — и все равно запоздал, "аромат" навоза уже просочился в машину. Минута, вторая… пятая… мне уже начало казаться, что потоку нет конца и я с трудом удержался от желания глянуть в зеркало, не перебегают ли коровы обратно позади нас. Наконец они все же закончились и "примастелла" рванула вперед, заставив пастораль за стеклом слиться в зеленое мельтешение пятен. Хорошая гравийка, обычно на таких второстепенных дорогах крестьянские телеги выдавливают узкую колею, а эта как новая. Хотя почему "как", может и в самом деле недавно подновили. Местность здесь населена довольно густо, куча мелких деревушек там и сям.

Мы как раз вьезжали одну такую — дорога втянулась в улицу, стиснутую с двух стороны аккуратными деревянными заборчиками. Три десятка домов, разумеется — обязательная церквушка в центре, а если поискать, наверняка и трактир найдется. Или не найдется. Сейчас все же не времена кардинала Ришелье, когда от деревни до деревни ехали весь день, утопая в грязи.

Педаль в пол — и другая жизнь, сверкая никелем и хромом, с легким треском уже промчалась мимо деревенских, оставив шлейф из пыли и запаха грозы. Вскоре пыль осядет и они забудут промчавшийся кусочек большого, чужого и непонятного мира, случайное природное явление — с утра был дождь, днем промчалась машина. Сейчас вот солнце красиво сияет сквозь облака, как на старинном гобелене раскидав толстые, отчетливо видимые лучи…

Интересно, сколько бы я выдержал такой жизни? Без перелетов, новых мест, новых людей — правда, то и дело норовящих тебя обмануть или даже убить, — без неба… вряд ли долго. Я привык жить без дома, который мог бы назвать своим. "Добрая Тетя" это не дом, хотя в чем-то она нечто большее…

Возможно, наш князюшка в чем-то и прав со своей пьяной философией и мы все мечемся между землей и небом как раз потому, что место среди живых найти не можем. А все потому…

Тут я увидел на выезде из деревушки домик с характерной вывеской и философию сразу вытеснили куда более обыденные мысли.

— Ты как насчет поесть?

— Наверное, да… — неуверенно сказала девушка. — В участке на обед была отвратная каша, одни жуткие слизкие комки, от одного вида тошнить начинало. Вчера надзиратель пожалел… дал багет с ветчиной, я его сточила за минуту и еще голодная осталась. Но сейчас почему-то аппетит пропал.

— Это бывает из-за нервов, — я выкурил руль, съезжая с дороги. — Как начнешь есть, все вернется.

Вообще в первой половине дня был шанс постучаться в запертую дверь — местные обычно в такие заведения сползаются даже не на обед, а ближе к вечеру. Но в этот раз нам повезло. Усатый толстячок, чье фамильное сходство с вывеской прослеживалось, — не смотря на так себе качество рисунка, — оказался на месте. После недолгой беседы мы дружно пришли к заключению, что "сборщик винограда" — это как раз то самое, что поможет двум голодным иностранцам не скончаться прямо на пороге. Цену, правда, добрый мсье озвучил в три раза больше, чем было нацарапано на доске у входа, но я сделал вид, что не заметил. По сравнению с парижскими ценами все равно выходила сущая мелочь. В прямом смысле слова — на два франка я получил горку меди, опустошив шкатулку с гордым названием «касса». Еще на 10 сантимовтрактирщик выставил на стол две огромные деревянные тарелки, с хлебом и сыром, кувшин молока и конечно же, кувшин сидра — чтобы бедные гости не отдали концы в ожидании своих potee champenoise. Сидр, похоже, был совсем еще молодой, «игривый, с дрожжиками», как говорят знатоки.

Как я и ожидал, после нескольких очень деликатных покусываний, в Женевьеве проснулась стая крыс, причем порядком оголодавших.