Оружейник

Вообще-то пистолет вполне "сыграл" на образ — узрев среди бумаг в перчаточном ящичке угловатую железяку непривычного вида, жандарм повертел его в руках и понимающе кивнул на мое: "австрийский, память о войне". Если подумать, даже и не соврал — пистолет действительно австрийский, а что конкретно этот я не в Галлиполи затрофеил, а раздобыл значительно позже — это уже несущественные детали.

— Хороший пистолет. Мне нравится.

— С обоймой-то?

— С обоймой.

Похоже, Князь решил, что я его разыгрываю — и отвернувшись, принялся разглядывать пролетающий мимо пейзаж. Хотя и тут я был честен. "Штайр-хан", на мой вкус, один из самых лучших армейских пистолетов — надежный, мощный. И точный — запирание поворотом ствола в этом смысле все же работает лучше браунинговской схемы с понижением. Отдача, правда, получается чуть более резкая, но это уже вопрос привычки.

А что до обойм… я после одного случая очень не люблю нехватку патронов вообще и готовых к бою патронов — в частности. Например, "наган" в общем, не самый плохой револьвер, но пока его перезарядишь, тебя могут успеть убить. А когда тебя убивают парой выстрелов в упор, а потом еще и штыком докалывают, это очень неприятно. На всю следующую жизнь запоминается. Но человек, у которого во всех карманах по 2–3 магазина, может вызвать нездоровый интерес всяких там не в меру бдительных граждан, полиции… опять же, тяжелые они, место много занимают… гремят. А четыре пачки патронов к "штайру", где патроны уже в "готовом к употреблению" виде, то есть в обоймах — это просто картонные пачки. Опять же, к обычному пистолету магазин потерял и все, а "штайр" можно хоть по одному патрону дозаряжать.

Вслух я этого говорить, понятное дело, не стал. Раз уж человек не в настроении — пусть уж лучше молчит, чем цепляется ко всему подряд. Я такое готов терпеть от жены и то, не чаще одного раза в месяц, когда причина уважительная. А так — от дороги не отвлекает и хорошо. Через какой-нибудь час уже можно будет остановиться перекусить, заодно и смениться за рулем. А может и через два — день выдался облачным, солнце в глаза не светит… да и вообще все вокруг какое-то серое.

Я не уловил, когда мир за лобовым стеклом начал терять краски. Должно быть, это случилось не сразу, а постепенно, по мере того, как мы все дальше углублялись… куда? Дорога тут одна, мелкие съезды не в счет, да и указатели попадаются регулярно. Откуда же взялось это желание выкрутить руль и гнать, гнать подальше и как можно быстрее…

— Включи… радио…

Это был не голос, а так — хрип, раненые при смерти иной раз лучше говорят. Оглянувшись, я увидел, что и выглядит Их Сиятельство не сильно лучше умирающего — серый, рот распахнут, как у рыбы на прилавке, пытается ослабить узел галстука, но из-за трясущихся рук не получается…

— Кнзяь?! Сашка, да что с тобой?!

— Х-х-хр-р-ено…

Барабанный тормоз "рено" не подвел — когда я с перепугу вжал педаль до пола, машина остановилась почти сразу. Кажется, в какой-то миг даже слегка подпрыгнув кормой — но до кувырка через капот все же не дошло. Повезло… а еще повезло, что в багажнике нашлась бутылка сельтерской воды — когда я наполовину опустошил её на голову Князя, его "глаза бешеной селедки" приобрели более осмысленное выражение. Да и придушенный хрип сменился на понятные, хоть и непечатные выражения.

— Прости… накатило…

— А я уж подумал, укачало.

— Н-нет. Просто смотрел… а потом понял… это же Верден. А мы тогда у Нарочи, — Князь мотнул головой, — пошли наступать, чтобы "подсобить союзникам". Март… днем то снег, то дождь… ночью морозы. Знаешь, я тогда больше всего боялся, что не убьют, а ранят и вытащить не смогут. Сразу — оно не так страшно, а вот лежать и чувствовать, как в ледышку превращаешься. Ну, ты понимаешь.

— Понимаю…

Только теперь я осознал, куда мы заехали. Вот что значит "мыслить по-лётному", прокладывая самый прямой из возможных маршрутов. Да, мы здесь пролетали, не один раз, но с высоты все выглядит игрушечным и совсем не страшным. А на земле…

Из всех полей битв Первой мировой Верден произвёл на меня самое тягостное впечатление.

На Ипр, Сомму, Аррас, Галлиполи жизнь вернулась. Города и деревни выросли вновь, в полях зреют урожаи, а из-за заборов смотрят коровы и лают собаки. Да, кое-где следы войны еще видны, а чтобы собрать «железный урожай» надо просто наклонится в поле, но жизнь победила. Но не здесь, не в Вердене. В снесенные артобстрелами до фундамента деревушки не вернулся никто, нет смысла бросать зерно в отравленную взрывчаткой и газами почву. Здесь деревни так и остались призраками. Зато есть мрачные леса, высаженные поверх изуродованной земли. Все это сделало грань с адом исчезающие тонкой. В метре от дороги траншеи в которых можно укрываться и сейчас, петляющие среди воронок. Руины расстрелянных фортов, обрушившихся землянок и артиллерийских позиций. Проволока по земле и весь спектр жутких находок.

Здесь законсервировали смерть. Здесь ты чувствуешь как она насыщает воздух.

«Гора мертвых» останется таковой на веки.

Глава 4