Оружейник-3

Конец! — повторил я про себя. Черт, как глупо, как обидно! Ведь почти вырвались, почти пробились... Пробились? За это слово мой разум зацепился как штанина за торчащий из стула гвоздь. Пробиться на поверхность...

Несколько бесконечно долгих секунд я находился в оцепенении. В мозгу что-то складывалось, срасталось, и когда наконец пришло прозрение, я заорал как сумасшедший. Да, заорал. Видать у голосовых связок все же имелись кое-какие резервы и сейчас я тратил их без всякой жалости и страха перед будущей немотой:

— Крутите! Навалились изо всех сил! Платформа в порядке!

Как я догадался, платформа действительно была цела. Просто мы поднялись неожиданно быстро, можно сказать, взлетели. И эта тяжесть в работе подъемного механизма это вовсе не поломка, это нормальная нагрузка, которая возникает при первом выходе выпускного модуля на поверхность. Оно и понятно, стальной конус ведь должен пробить два метра плотной слежавшейся земли.

Никто из моих товарищей даже не подумал выяснять, не свихнулся ли полковник Ветров от страха. Они дружно налегли на мощные вороты, и те, хотя и с натугой, но все же вновь стали вращаться. Проворачивая рукоять, я бранил, крыл себя последними словами. Идиот! Как мог позабыть инструкцию, предписывающую при первом подъеме на поверхность использовать не четырех человек, а восьмерых. Четырем ведь не пробиться.

При очередном нажатии рукоять ворота будто сломалась, провалилась вперед и крутить стало необычайно легко. Метнув взгляд на стены, я увидел не бетон, а окрашенный зеленой краской металл. Все! Вот он, выпускной модуль!

В той стороне, куда смотрела морда «302-го», куда светили его фары, были отчетливо видны ворота. Я помнил, что их даже не надо открывать. Запорный щит сам легко вывалится, стоит только его хорошенько приложить броней.

— В машину! — выдохнул я.

— В машину! — стоящая рядом Лиза громко продублировала мой приказ.

С ревом мотора, под грохот вылетевшей наружу двери мы ринулись в ночь. Собственно говоря, ночь уже подходила к концу, и на востоке появилось первое робкое золотистое свечение. Вот только любоваться красотами восхода у меня не было ни малейшего желания, да и возможности тоже. Следовало поскорее уносить ноги. Прочь, подальше от погибающего хранилища, иначе нас впрессуют в него уже сверху. Будем сиять там как дембельсктй гвоздь, который солдаты вбивали в пол казармы перед уходом на гражданку, что б, значит, память о них осталась, навсегда. Только вот нам такой чести не надобно. Память мы о себе постараемся оставить несколько в другом виде.

О месте, в котором мы оказались, я знал достаточно. Разведал заранее. Модуль выдвинулся из земли невдалеке от дивизионного полигона, где доблестные Кантимировцы испокон веков демонстрировали всяким высокопоставленным шишкам свое мастерство и боевую выручку. Я решил, что нам именно туда. Собственно говоря, сказать «решил» — значит солгать. Просека до полигона это был единственно возможный путь, и я полным ходом рванул именно по нему.

Не успели мы промчаться и сотни метров, как сзади грохнуло, причем так, что тяжелый восьмиколесный бронетранспортер едва не покатился кубарем. Скажу без лишней скромности, только мой многолетний водительский опыт спас машину от опрокидывания. Однако десанту все же досталось. Я слышал, как в боевом отделении грохотали ящики, инструменты и оружие, как кричали и матерились люди.

— Живы? Доложить обстановку! — прохрипел я сорванным голосом.

Меня услышал лишь Леший, который традиционно занял командирское место справа. Подполковник оглянулся назад, выдернул из кармана разгрузки фонарик и стал светить им в десантный отсек. Тем самым он делал два дела: помогал людям сориентироваться, выбраться из месива навалившегося на них имущества и вместе с тем оценивал ситуацию.

— Нормально, кажется, все целы, — прокричал он мне спустя минуту.

Нормально... — я раздраженно фыркнул. Цирк-зоопарк, и подыскал же словечко! Нормально... Где ж тут нахрен нормально? Темно еще. Очень темно. Не ровен час налетят... О том, кто может возникнуть из черноты небес, я постарался не думать. А то, как говорится, помяни дьявола...

— Андрей, время? — я глянул на приятеля.

— Чего? — не расслышал тот.

— Который час спрашиваю.

Леший посветил фонарем на циферблат своих часов и доложил:

— Почти четыре утра.

— Четыре...

Повторил я едва слышно, и тут же откуда-то из самых дальних потаенных закутков памяти всплыли строчки старой песни времен Великой Отечественной: «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война...». Цирк-зоопарк, а ведь и впрямь похоже. Не знаю какое сегодня число и даже месяц, но лето это точно, и четыре часа, и бомбили нас... Ох как бомбили! Основательно, аккуратно, главное точно, словно наводил кто.