Орлы над трупом

В тот день утро задалось солнечное. Андрея, как всегда, рядом не оказалось. Полунин послал его куда-то в область, смотреть мастера, который резал кресты из дорогих пород дерева. Полунин сказал ей, что ее муж не смеет полюбить женщину. Не смеет позволить себе любить женщину. Так же, как Вадим, например, не смеет быть сволочью. Это, сказал, не редкость. Тысячи людей не смеют быть теми, кем хотят. И любить не смеют тысячи. Она лежала и смотрела на волны света на потолке, и ей вовсе не хотелось думать, откуда они взялись. Хотелось лежать и смотреть – и чтоб было легко, как бывало раньше. Но невольно думалось, и от этого не получалось просто лежать и наслаждаться видом льющегося по потолку света. Она чертыхнулась и встала. На подоконнике под открытым окном лежал рулон отклеившейся от стекла пленки, которой они закрыли окна на лето. Пленка дрожала и расплескивала по комнате солнечных зайчиков. Глядя на них, она уже знала, что сделает это. Через несколько часов, ближе к обеду, Наташа в первый раз переспала с Полуниным.

– Ты теперь доволен?

– Нет.

Он курил, глядя в потолок.

– И чего тебе надо?

– Мне надо все. Но я не тороплю. Я терпеливый, я ждал целый год. Буду ждать еще.

– Ты – и вдруг ждать! Удивительно.

– А не удивительно тебе было, Наташенька, когда я взял на это место твоего Андрея – с улицы взял? Подвинул таких дельных парней? Своих парней, тех, с которыми дело у Ардашева забирал. Оскорбил их, можно сказать. Не удивлялась, Наташ? Почему я, такой серьезный дядька, ни с того ни с сего предложил ему это денежное место, когда встретил вас тогда в ресторане? Ну… ладно, значит, так должно было случиться. В общем, я буду ждать. Я буду долго жить и могу долго ждать. Пока ты не поймешь, что должна быть со мной.

Наверное, ему было трудно ждать. Он хотел, чтобы все открылось. За этим и ключ дал Андрею. Все действительно открылось, но для него слишком поздно.

Наташа представила, как он сейчас лежит в драгоценном кедровом гробу, и ей стало грустно. Полунина нет. Она никогда его не любила и никогда этого не скрывала. Возможно, он даже был ей немножко неприятен этими своими литвиновскими замашками, этим тракторным храпом на полночи, непременными белыми носками под халатом, холодной жестокостью к «людишкам», неспособным оказать ему сопротивление. Но Полунина не стало, и ее жизнь – как бусы, из которых вытянули нитку.

– Это в первый раз так. Чтобы я к парочке подошел, пригласил за столик, через пять минут сунул мужику визитку? Чтобы вот так – из-за чужой жены… У меня раньше никогда не было, но цену этому я знаю. Я не привык раскидываться такими вещами.

Открыв «бардачок», она нашла пачку и потянула оттуда сигарету. Сигарет оставалось всего две, и она заметила, как напрягся Андрей. В другой раз обязательно проворчал бы, чтоб положила и не баловалась, и так мало. Но сейчас Андрей промолчал. Наташа повертела сигарету в руках, спрашивая себя, действительно ли ей хочется курить. Идея научиться курить преследовала ее еще со школы. Кое-как научилась, умела по-настоящему втягивать дым и красиво держать сигарету – пожалуй, это основное, что нравилось ей в курении: как смотрится сигарета в ее мягких стройных пальцах. Но, научившись, так и не пристрастилась. Она положила сигарету обратно и закрыла «бардачок».

Если Вадик действительно все подстроил, то он настолько удивил ее, что она совсем не держит на него зла. Ей казалось, она знает Вадима. Знает, как звучат его шаги за стеной. Как он ревнует ее к любимому хозяину. Как приворовывает у него, и от этого любит его еще преданней. Полунин частенько приговаривал: «Каждого нужно узнать. Даже самого никчемного, и того нужно изучить досконально. А то, бывает, он знает, какая на звездах температура или там чем африканские слоны питаются – а что на уме у того, с кем он каждый день здоровается, это ему не интересно. Не-ет, мне, к примеру, важнее знать, кто таков Вадим, чем он дышит. А вот африканские слоны мне до лампочки». Усвоив эту его науку, Наташа начала ловить себя на том, что в каждого, с кем сводит ее жизнь, она всматривается пристально и цепко. Постепенно люди перестали быть для нее стихией.

Сдалась ему эта Литвиновка, подумала она. В городе могла бы хоть изредка навещать его. Плохо, что он умер внезапно. Успела бы подготовиться. Не было бы так пусто.