Орлы над пропастью

Ливия прислонилась к дверному косяку и сложила руки на груди. Ее лицо оставалось совершенно бесстрастным, из-за чего злые языки разносили сплетни, что это никакое не лицо, а маска. Если бы они знали, как недалеки от истины!

— Ты встретил его?

— Да.

— И что?

Алатрион потянулся.

— Мило поболтали. Вполне разумный малый, говорить с ним можно. Но он никто. Мне нужен Телесин.

— Почему он?

— Похоже, у самнитов он единственный остался в авторитете. Тебе что-нибудь известно о нем?

— Немногое. Телесин в Рим не приедет.

— Я знаю.

Алатрион взял с блюда, стоящего на маленьком столике возле ложа, большое красное яблоко и вкусно захрустел. Ливия терпеливо ждала продолжения.

— Дела идут не слишком хорошо. Я бы даже сказал, скорее плохо.

— Иначе бы ты не появился здесь, — заметила Ливия.

— Ты не рада меня видеть?

— Я слишком долго живу спокойной размеренной жизнью. У меня крыша течет, на втором этаже пол пора перестилать, скрипит. Ко всему, пустила два месяца назад нового жильца, так он чеканщик, работает дома, мне и в голову не пришло, как это будет. Целыми днями стучит. У меня уже и ночью в ушах звенит.

— Сочувствую, — саркастически хмыкнул костоправ, — сожалею, что опять придется тебя потревожить.

— Ты только это и умеешь... Ладно, Прим, я еще не забыла, как меня зовут и зачем я здесь.

— Зато забыла, как зовут меня, — одобрительно кивнул головой Алатрион, — молодец.

Ливия улыбнулась.

— Я даже мысленно тебя называю Аппием. Хорошо меня выучил.

— Никогда в тебе не сомневался.

— Ты просил устроить встречу с самнитом, я ее тебе устроила. Дальше что?

— Он вообще-то оск, — уточнил Алатрион, — как мы недавно выяснили. Дальше я поеду с ним в Беневент. Ты ведь, как всегда права. Телесин в Риме сам не появится. Придется тащиться к нему, в Беневент. Этот парень, Армилл, дал понять, что если проситель на этот раз я, то и шевелиться пристало мне. Что ж, справедливо, но они там немного оторвались от реальности. Сейчас ситуация не такая, как три года назад, и эта горстка толи отчаянных храбрецов, толи отчаянных идиотов, а скорее все вместе, погоды не сделает. Телесин не столь сейчас важен, как важен был Муцил. Не тот размер. Мне нужны выходы на рыбу покрупнее. На кого-нибудь из марианской верхушки, кто поумнее.

— Марианцы не станут с тобой разговаривать.

— Прямо сейчас, нет, — согласился Алатрион, — боюсь, что и через самнитов их не проймешь. Но когда мужчины бессильны, в игру вступают женщины, не так ли, Ктимена?

Ливия приподняла бровь.

— Три года не слышала, как звучит это имя. Чего ты хочешь, Прим? Погубить мою нынешнюю репутацию? Зачем было играть целомудренную домну, если в нужный момент тебе потребовалась не Ливия Терция, а Ктимена Коринфская?

— Вы мне нужны обе, — Алатрион потянулся, — отдохнуть хочу. Утром я уеду, оставлю тебе письменные инструкции. Чего-то я сегодня... переусердствовал. В непривычном направлении.

— Да уж, — поморщилась Ливия, — с десяти шагов разит, как от винной бочки.

— За запах не сердись, а насчет остального... ты же меня знаешь, я способен контролировать опьянение.

— Возможно, напрасно.

— Думаешь? Мне подобное в голову не приходило. Надо как-нибудь попробовать нажраться всерьез.

Ливия фыркнула, изящно прикрыв рот ладонью, как подобает благовоспитанной матроне, хотя она и не была матерью фамилии. Костоправ снял сандалии и стянул тунику через голову.

— Ты еще помнишь тот танец, с ножами?

— Хочешь, чтобы я станцевала? — спросила Ливия.

Алатрион кивнул.

— Музыки нет.

— Не беда, я ее воображу.

Ливия усмехнулась и расстегнула поясок.

Ганник с трудом разлепил веки и тут же вновь зажмурился: маленькое окно выходило на восток, и поднимающееся солнце, едва его лучи нащупали себе дорожку, ворвалось в комнату, резанув галла по глазам. Некоторое время он щурился, привыкая, но наконец, открыл глаза. Галл лежал на кровати одетый, только без сандалий. Голова трещала, как будто по ней били молотом. С трудом повернувшись на бок, он учуял кислый резкий запах, идущий откуда-то снизу. На полу возле изголовья стоял глиняный ночной горшок. Приподнявшись на локтях, Ганник заглянул внутрь.

— Не помню, как блевал, — язык приходилось ворочать с невероятным усилием.

— А что помнишь?

Галл повернул голову на голос. Аппий сидел на полу, на тюфяке в углу комнаты, и не глядя на галла, писал что-то на двойной восковой дощечке.

— Меня помнишь?

— Тебя помню...

— Хорошо.

— ...как пили помню. Как здесь очутились... не помню. Мы где, почтенный Аппий?

— У меня дома.

— Где?

— В моей комнате. В инсуле. Я притащил тебя сюда и положил на кровать.

— А как же таверна?..

— К воронам таверну. Воздух там какой-то спертый, опять же, отхожее место через улицу воняет.

— Ты деньги-то забрал назад?

— Какие?

— Ну... те, что ты заплатил. За меня.

— И это помнишь? Очень хорошо. Амнезию диагностировать не будем.

— Амне... что не будем делать?

— Амнезия. Это по-гречески. Беспамятство. Я сказал, что распознавать в тебе беспамятство не будем. Скорее уж во мне. Деньги-то я, по правде сказать, забыл.

— Вообще-то я не жалуюсь на память и долги не забываю.

— Не сказал бы, что это дурное качество, — согласился костоправ.