Орлы над пропастью

— Извини, уважаемый, мне знающие люди говорили, в Испании кузнецы получше будут.

— Что? Не слушай этого песьего сына! Любого спроси, лучше халибской стали не найдешь!

— ..хлеб свежий! Подходи!

— ..и что же, она, как змея вьется?

— Нет, колом стоит, вообще не гнется.

— А как тогда этот твой... жерав, пьет?

— Жираф. А он вообще не пьет, а только влагу с листьев слизывает.

— Врешь! Разве может лошадь, хоть и с шеей в пять локтей, этим напиться?!

— Так это и не лошадь...

— Сам говорил, что на лошадь похож... А может, действительно, лошадь? Привязали к шее палку с башкой, обернули в леопардовые шкуры, вот тебе и твой жираф.

— Не может быть, я сам видел...

— Вот смотри, мим на ходулях, у него что, ноги в пять локтей? Эх ты...

На большом помосте жались друг к другу несколько десятков обнаженных рабынь.

— Рабыня-сирийка, обученная тридцати трем способам любви!

— Что-то она какая-то тощая. Цена?

— Четыреста денариев.

— Тебе голову напекло, уважаемый?! Этой худосочной красная цена — сто. Взгляни на нее, плоская, как доска. Ну-ка задом поверни ее...

— Зато шустра и искусна! Триста пятьдесят.

— Что-то не верится. Она, наверное, вообще девственница. Сто двадцать.

— Опытная, опытная, всеми богами клянусь, тридцать три способа...

— А чего она у тебя прикрыться пытается? Точно, девственница, стыдливая! Сто двадцать пять, больше не дам.

— В убыток не продам, она обошлась мне в двести.

— Может она музыкантша? Эй, девка, на флейте играть умеешь? Чего молчишь? Чего она у тебя, по-гречески не говорит?

— Чтобы на флейте играть, знать язык не надо, тем более на той, которая у тебя, уважаемый... ну ты понял, в общем.

— Иеродула в храме Афродиты дешевле обойдется.

— Так каждый раз платить, как приспичило, а эту купил и сколько хочешь...

— Зато, каждый раз — другую. Нет, мое слово последнее.

— Ну, взгляни на эту эфиопку, уж она-то покрупнее сирийки.

— Сколько?

— Двести пятьдесят денариев.

— А за сирийку просил четыреста, что так?

— Дикая совсем, не умеет ничего, зато смотри какие у нее...

— Это я вижу, да вот только, боюсь, зарежет на ложе в первую же ночь.

— Тьфу-ты, Цербер на тебя, не покупаешь, проходи! — купец отвернулся, потеряв всякий интерес к покупателю и снова заорал, — рабыня-сирийка, обученная тридцати трем способам любви!..

Проталкиваясь через торговые ряды в сторону юго-восточной городской стены, и вслушиваясь в многоголосый хор тысяч людей, зазывающих, торгующихся, обменивающихся новостями и сплетнями, Эвдор различил нечто более важное, чем обсуждение прелестей рабынь или вероятность существования жирафов:

— ...на рассвете перешли реку, под дождем...

— ...все, как один бежали, убитых — тьма!..

— ...говорят, римляне построили вал с узким проходом и, заманив внутрь конницу, всех перебили!..

— А вон там говорят, что ночью реку перешли...

— Да врут, кого ты слушаешь! Я точно знаю!

— Сам, что ли, видел?

— ...царевич к отцу бежал, в Пергам...

— ...всех вырезали, до единого.

— Не может быть!

— Верно говорю! А Митридата на кол посадили.

— Римляне на кол не сажают.

— Ты мне не веришь? Да мне Архилох сказал, а он врать не будет!

— Эх, граждане, что теперь-то?

— Радоваться надо, Митридат мертв, победа!

— Ты его мертвым видел?

— Нет, конечно, где я и где он...

— То-то.

— Не Эвпатора убили, а сына его.

— Жив он, в Пергам бежал.

— А римляне что?

— Что-что... по пятам идут. Пергам уже осадили, небось.

— Да не, взяли уже! Под чистую разграбили, царя на кол...

— Ты-то почем знаешь?

— Да мне Архилох...

— ...а кто идет-то? Сулла?

— Сулла в Фессалии.

— Да ну? А кто тогда?..

А дальше уже совсем интересно, Эвдор резко замедлил шаг, жадно ловя каждое слово, а разобрав разговор, вообще остановился:

— ...в военной гавани они, сам сегодня видел.

— Так тебя туда и пустили!

— Ну, не я, шурин мой, он в страже там служит у пирсов.

— Египетские это корабли, самая большая пентера — "Птолемаида".

— А ты откуда знаешь?

— Это Луция Лукулла корабли.

— Не было же у римлян флота здесь.

— Не было, а теперь есть.

— А я тебе говорю, египетские.

— Верно, египетские. Лукуллу их Птолемей Латир дал. А еще, говорят, многие с Крита и Кирены пришли.

— А я слышал, Лукуллу в Египте отказали...

— Ты там у трона стоял и все слышал?

— "Птолемаида" это, точно. Видел я ее много раз, я в Александрии каждый год бываю...

— ...Сулла со всеми сговорился, против Митридата...

— Не Сулла, а Лукулл.

— ...это верно, всем понтийцы поперек горла...

— ...что, прямо так и дал, даром?..

— Не даром, мало что ли римляне награбили в Дельфах и других местах. По всей Элладе храмы осквернены...

— Эх, пропала Эллада, нету больше свободы нигде.

— То-то она там была... У кого мошна, у того и свобода, а простому люду...

— ...Сулла строит флот в Фессалии.

— И наши, говорят, Лукуллу флот передадут. Дамагор скоро прибудет с тридцатью триерами, под его начало.

— Дамагора навархом нужно, разве эти римляне умеют воевать на море?

— Ну, они же били Карфаген...

— Так это когда было?

— Лукулл, говорят, уже заказал на верфях почтенного Креонта десять пентер.

— Квинквирем. Римляне их квинквиремами зовут.

— Строить-то наши будут, значит — пентер.

— Да один хрен.