Орлы на войне

Осторожно ступая, чтобы не производить лишнего шума, Тулл прошел по мозаичному полу к задней стене, где расположился алтарь. У входа в алтарь, по обе стороны от двойной каменной арки, застыли на часах два легионера. Увидев офицера, оба вытянулись в струнку.

– Приветствую тебя, центурион, – прошептал один.

– Внутри кто-то есть? – спросил Тулл, прищуриваясь. Часто это было невозможно, однако неписаный закон диктовал, что молящегося солдата нельзя беспокоить в этих священных пределах.

– Тебе повезло, господин, аквилифер только что ушел.

Солдат, в чьи обязанности входило носить символ легиона, должен был раз в день проверить его целость и сохранность.

Довольный тем, что ему никто не станет мешать, Тулл вошел внутрь. Свет многочисленных масляных ламп играл на оштукатуренных стенах, отражался от золотых и серебряных эмблем – изображений императора, дисков, наконечников стрел, лавровых венков, которыми были украшены приставленные к задней стене штандарты. Слева и справа от штандартов стояли вышитые матерчатые знамена, принадлежащие подразделениям легиона, а также внушительные кавалерийские знамена. В центре всего этого великолепия в специальной подставке из розового дерева стоял орел легиона – физическое воплощение всего, что было благородного в Восемнадцатом легионе. Воистину внушающее священный трепет зрелище.

В отличие от большинства солдат, Тулл не был суеверен. Не привык он уповать и на милость богов. Но в этой комнате ощущал себя совершенно иначе. В эти минуты – как, впрочем, и всегда, бывая здесь, – центурион был охвачен благоговением. Чему способствовала царившая здесь тишина. В святилище было не принято разговаривать – разве только в случае острой необходимости. Вносил свою лепту и ослепительный свет, отражавшийся от многочисленных металлических поверхностей.

Штандарты центурии и когорты тоже были предметом гордости, равно как и боевые награды, прикрепленные к их древкам. И все же Тулл склонил голову не перед ними. Не они заставляли волосы у него на затылке встать дыбом в благоговейном трепете. На такое был способен только орел.

Отлитый из чистого золота, крупнее, чем солдат мог удержать обеими руками, орел был изображен взмахнувшим крыльями и устремившимся вперед. Почти соприкасающиеся кончики крыльев соединял золотой венец. Открытый клюв и пронзительный взгляд придавали ему слегка высокомерный вид. Орел как будто говорил: «Я знаю, кто я такой и что я символизирую. А ты, Тулл? Ты последуешь за мной даже в смерть? Ты станешь защищать меня любой ценой?»

«Стану, – подумал Тулл, закрывая глаза. – Я бы сделал это начиная с самого первого дня, когда только пришел служить в армию. Вся моя жизнь посвящена тебе и моему легиону. Клянусь тебе всеми богами пантеона».

Сердце Тулла быстрее обычного забилось в груди – десять, двадцать, пятьдесят раз. Орел не удостоил его ответом. Он никогда ему не отвечал, и все же постепенно на Тулла снизошло ощущение, что орел его услышал, что он принял его обещание и, в свою очередь, будет хранить его во время предстоящего патруля. Тулл поднял взгляд.

«Ты – настоящий солдат Восемнадцатого легиона, – как будто сказали ему в ответ глаза орла. – Ты – мой».

Это все, что было ему нужно.

* * *

Клац-клац-клац. Топ-топ-топ. Успокаивающие звуки. Стук солдатских подметок по дороге, звон кольчуг, когда те задевали сдвинутые на спину щиты. Для ушей Тулла они были музыкой. Он ехал верхом рядом со своей центурией, которая шла третьей в колонне. В этом были свои преимущества, ибо центурион видел, что происходит впереди, а при необходимости мог обернуться и посмотреть, что сзади. И, разумеется, с обеих сторон. То здесь, то там, разделенные полосками обработанной земли, виднелись длинные хижины германцев. Мальчишки пасли небольшие стада овец и коров. На опушке рощи с десяток обнаженных по пояс мужчин валили деревья.

Шел второй день их патруля, и они уже приближались к Ализо. Пока что дела шли гладко. С самого начала новый трибун Туберон напоминал ему охотничьего пса на поводке, который взял след и теперь вынюхивает дичь, однако, пусть даже нехотя, он прислушивался к советам Тулла. Более того, даже следовал им, чему центурион был искренне рад. Накануне отъезда Вар прислал ему записку, в которой строго-настрого приказывал, чтобы за время их пути не произошло «ничего неподобающего». Несмотря на формальное старшинство Туберона, не было никаких сомнений в том, на чьи плечи была возложена ответственность за этот патруль.