Орлы капитана Людова

За бортом волны синие шумели,
Морской прибой в крутые скалы бил.
Стоял моряк с винтовкой и в шинели
И на прощанье другу говорил:

— Громи врага, стреляй быстрей и метче!
В походах нас усталость не берет.
Иди вперед, испытанный разведчик,
Иди вперед, всегда иди вперед!

Песня звучала все явственней, задушевней:

И он сражался рук не покладая,
И не смежила смерть орлиных глаз.
Прошла по сопкам слава молодая
И до Кремлевских башен донеслась…

Людов прислушивался — в незастегнутой шинели, с фуражкой в руке.

— Живет песня… — сказал Людов, медленно надевая фуражку. — Ну, простите, иду к моим орлам. И то, верно, удивляются, куда запропастился командир. Одна к вам просьба: если когда-нибудь, после окончания войны, осилите роман или поэму об этом, не забудьте отметить, как радовало нас, что в Соединенных Штатах, как и во всем мире, есть у нас много преданных, верных друзей. Они отдавали, может быть, последние центы, чтобы собрать средства на покупку груза «Бьюти оф Чикаго». И если все же пришлось уничтожить этот груз, диалектика учит, что иногда истребление тоже может быть творческим актом. И никакие Нортоны, эти торговцы кровью, мастера делать доллары из народного горя и слез, не помешают боевому содружеству демократических сил всего мира!

Эти слова не раз вспоминал я, находясь в Соединенных Штатах Америки. И в нью-йоркском порту после разговора в безлюдном сумрачном баре. И среди скученных, закопченных, перенаселенных домов Гарлема, этого негритянского гетто, где движутся деловитые торопливые толпы озабоченных, скромно одетых чернолицых нью-йоркцев, как бы отделенных от других граждан Манхеттена невидимой, но почти физически ощутимой чертой.

Я вспоминал слова моего североморского друга среди малолюдных бульваров и широких площадей Вашингтона. И у Арлингтонского кладбища, где к массивному зданию Пентагона примыкают бесчисленные белые столбики военных могил. И в чикагском университетском городке, на спортивном стадионе, покрытом подстриженной свежей травой. Как говорят, на этом месте американские ученые создавали первую атомную бомбу. Они создавали ее, чтобы ускорить победу над фашизмом, но сброшена она была на мирное население Хиросимы.

Не забыть, как встречала нас молодежь в Нью-Йоркском, Колумбийском, Чикагском университетах.

Мы, группа советских туристов, столкнулись сперва с напряженным, выжидательным молчанием извещенных о нашем приезде студентов. Потом, в ответ на радушные наши «Гуд дей!» и «Хау ду ю ду?»[12] нерешительно протягивалось несколько юношеских и девичьих рук: студенты здоровались с нами, прикалывали к своим грубошерстным костюмам раздаваемые нами сувениры — нагрудные значки с надписями «Peace»[13]. И выражение недоверчивой замкнутости сменялось добрыми улыбками на большинстве молодых, ясноглазых лиц. «Мир» — слово, произносимое на разных языках, но с одинаковым чувством, было самым частым в этих обрывочных разговорах. Но иногда прорывалось в этих разговорах и угрюмо-угрожающее слово «война»…

Когда я уходил из бара «Бьюти оф Чикаго», остролицый буфетчик долго тряс мне на прощание руку. Выйдя в переулок, я обернулся. Бармен смотрел мне вслед, потом, украдкой оглянувшись, закрыл за собой дверь. Может быть, он подумал, что был слишком разговорчив со мной. Ему, конечно, не хотелось вызвать гнев хозяина бара Джошуа Нортона, бывшего первого помощника капитана «Бьюти оф Чикаго», бывшего главы судовладельческой фирмы «Нортон энд Нортон, лимитед».

— Так вот, сэр, — рассказывал мне бармен, — когда босс вернулся из России, сперва его дела сложились неважно. Началось скандальное судебное дело. Хозяин, похоже, очень перетрусил тогда, уже чувствовал под собой электрический стул. Мне рассказывал обо всем этом отец. Отец был из тех, кто тоже дал деньги на покупку груза «Бьюти оф Чикаго». Расстраивался, что его подарок потонул в Ледовитом океане…

Дело, сэр, слушалось в суде города Нью-Йорка, и боссу посчастливилось заполучить одного из лучших адвокатов страны. Отец вспоминает, в начале процесса прямо-таки пахло горелым мясом: из России пришли тяжелые доказательства вины мистера Нортона. Но защитник произнес замечательную речь, обратил все доказательства против негра. Присяжные плакали, какую-то женщину в обмороке вынесли из зала суда, а после оправдательного приговора толпа чуть было не устроила негритянский погром. Да, в те дни негры боялись показываться за пределами Гарлема, а в южных штатах линчевали-таки двух чернокожих…

Так вот, защитник получил свои деньги не зря. И он получил их сполна, хотя раздел босса догола, выжал из него все до последнего цента. Но в одной из южных газет решили состряпать комикс в виде воспоминаний босса о походе на «Бьюти»,